Но дверь была заперта, а на окне виднелась решётка. Понятно, она в заточении. Натали́ повалилась на кровать — на мягком не так болит поротая попочка — и предалась размышлениям. Потом встала и при помощи зеркала осмотрела следы порки на своем задочке. Картина была ужасная. Оставалось только ждать дальнейших событий. Вот-вот в поместье войдет отряд жандармов, ее освободят. Лев Дмитриевич попадет под суд и будет приговорен к каторге, но она его простит. И тогда Лев Дмитриевич предложит ей руку и сердце. Или ее спасет молодой человек, сын соседнего хуторянина. В церкви он так на нее глядел! Он проникнет в дом и похитит ее. Они уедут далеко-далеко, где их не достанет этот противный Измайлов И там молодой человек сделает ей предложение…Она всю ночь то надеялась, то молилась Богородице и заснула только под утро. А поздним утром за ней опять явились Марья и Дарья. Подождали, пока Натали́ оденется, причешется, и повели куда-то. Оказалось, что в ту же баню, где опять ждал Граф. — Проходите, барышня, проходите. Располагайтесь как дома. Расскажите, как ночевали? Сытно ли вас накормили, и не болит ли попочка? Голос его был ласковым и, даже неприличный вопрос о задней части Наташиного тела не звучал насмешкой. Неожиданно голос его изменился, стал строгим — Надеюсь, вчерашний урок пошел вам на пользу, барышня, и сегодня вы разденетесь сами, без помощи Марьи и Дарьи? — Как, опять? — Хочешь, чтобы тебя высекли бородатые мужики при всех крестьянах? — Простите меня, я сама разденусь, — пролепетала испуганная Натали́.Тогда, начинай, Лев Дмитриевич снова достал из-за кресла бутылку и рюмку. Испуганная Натали́ сняла платье и поискала взглядом, куда его положить. — Брось туда, — Александр Павлович, заприметив ее взгляд, кивнул на пристенную лавку…Вслед за платьем на лавку отправились чулочки и нижняя рубашка. Теперь Натали́ опять стояла перед своим мучителем в одних панталончиках. На этот раз снимать их было как-то легче. Но стоило девушке развязать первый бант и освободить заднюю сторону панталончиков, как Лев Дмитриевич сказал — Пока довольно. Подойди ко мне, барышня, и повернись. Сгорая от стыда, Натали́ повернулась к нему неприличной частью девичьего тела. Ее мучитель снова положил руку на попку, но не столько гладил, сколько щупал и мял ее небольшие по размерам, почти детские полушария. Девушка задыхалась от стыда, но не смела ни отстраниться от этой нескромной руки, ни протестовать. Неожиданно Лев Дмитриевич шлепнул ее, и Натали́ вскрикнула от боли в сеченных ягодицах. — Кожа хорошая, рубцы уже не красные, а синие. Скоро все заживет. Когда возвратишься в свою комнату, можешь убедиться в этом, посмотрев в зеркало. Продолжай раздеваться. Отступив на шаг, девушка развязала нижние банты, а потом и ленту, которая еще удерживала панталончики у талии. Но когда она вознамерилась лечь на скамью, Лев Дмитриевич поманил ее к себе. Невольно Натали́ подумала, что сейчас она похожа на нагую античную богиню, которую когда-то видела в книге папеньки. Но это не умеряло смущения и стыда перед похитившим ее мужчиной. — Подойди ближе, — сказал он и вдруг положил руку на ее девичью грудочку. — Несомненно, тебя еще ни один мужчина не трогал за грудь или, как говорят мужики, за титьку. Я, значит, первый. И дальше хочу быть первым! И он начал мять ее грудочки. У покрасневшей девушки кружилась голова, душил стыд, тем более, что под руками графа ее грудки вдруг стали твердыми, розовые сосочки напряглись и сильно выступили вперед. Стыдливость той эпохи не допускала разговоров об интимной стороне любви, и Натали́ находилась в полном неведении о многих особенностях своего тела. А ее похититель продолжал умело возбуждать девушку. И, когда у нее задрожали ноги и, казалось, она сейчас умрет, мучитель отпустил грудочки и, притянув ее к себе за талию, сказал — А теперь посмотрим, что у нас между ножек? — он положил руку на курчавые волосики внизу живота. Натали́ отпрянула от своего мучителя, закричала и забилась в угол. С ней случилась истерика. Возникшие, как из-под земли, Марья и Дарья окатили барышню несколькими ведрами холодной воды и, по указанию барина, растянули ее на скамейке вверх животом. — Четверик солонушек по титькам и животу, одним прутом, сказал граф и вышел. «Боже! Так никого не наказывают! Так больно, когда розга сечет по грудочкам! Даже по сосочку попало. И на животе красные полосы. Почему меня били по животу эти ужасные бабы? Наверное, он хочет, чтобы моя попка зажила для новой страшной порки!» Так думала Натали, которая металась в своей комнате. Говорят, что неизвестность — одна из самых страшных пыток. Натали́ испила ее полностью, поскольку Лев Дмитриевич отсутствовал в поместье целую неделю. «Он забыл про меня. Я умру в одиночестве всеми заброшенная», — думала Натали́. А Лев Дмитриевич просто объезжал свои деревеньки и принимал оброк от старост. И вот он появился… В усадьбе началась беготня, а о ней опять не вспоминают! Однако трижды в день ее кормили с барского стола, а таких квасов и ботвиньи она никогда в жизни не пробовала. Граф не забыл о ней, он просто готовил для себя особое наслаждение. Вечером Марья и Дарья раздели барышню, оставив на ней одни фельдикосовые чулочки, и проводили в таком виде через весь дом в барскую опочивальню, мимо мужиков и баб домашней прислуги. Там ее подвели к постели, на которой сидел готовый ко сну ее тиран. Если дворовые девки с радостью подставляли свое тело под его ласки, то Натали́ безучастно, как кукла, воспринимала прикосновения ко всем интимным местечкам девичьего тела. Лев Дмитриевич посадил голую барышню себе на колени, с чувством мял ее грудочки, целовал в губы. А потом приподнял немного и взялся руками за попочку! Раздвинул ее половинки и начал мять каждую. Натали' чувствовала себя тушкой гуся, которую разделывает на кухне повар, но оставалась безучастной. Этого и хотел граф, которому стала надоедать расторопность дворовых девок. Даже когда барин уложил ее на постель и навалился сверху, она плохо понимала, что происходит. Пробудила ее сознание только острая боль в девичьем месте между ножками. Тогда она закричала, а потом горько заплакала. Удовлетворенный Лев Дмитриевич потрепал ее грудочки и сказал — Да, я был первым. Хочу сообщить тебе: с этого дня ты не барышня-дворянка а моя крепостная — дворовая девка Парашка Все документы исправлены, ты заменишь умершую горячкой крепостную, а ее отпоют в церкви и похоронят, как дворянскую девицу Натали́. Пошла в девичью, бегом! Завтра наденешь сарафан, а вечером в натуральном виде ко мне в опочивальню. Не угодишь — отправлю на хутор гусей пасти и выдам за многодетного вдовца. Натали́ смирилась со своей судьбой, поскольку еще более страшным представлялось замужество ее (дворянки!) за крепостным мужиком в лаптях и грязных онучах. В девичьей Натали́ прожила недолго. Прясть, вязать и вышивать она была небольшая мастерица. Правда ей хорошо удавались различные варенья и соленья, чем и заслужила Натали' благосклонность ключницы. И то благо! Иначе ее заклевали бы дворовые девки, особенно Танька, которая целыми днями маялась от безделья. Спустя некоторое время ее одели в дворянское платье и переселили во флигель. Утрами она подавала на подносе барину стопку рябиновой водки и свежий калач, а в обед, если Лев Дмитриевич был в добром настроении, сидела за барским столом и разливала чай. Под меланхолическое настроение барин, отправляясь почивать после обеда, приказывал Парашке-Натали́ явиться к нему в опочивальню в одних панталончиках, банты которых он полюбил развязывать самолично.