— Тьфу ты! — выплюнула я пожеванную майку. — Вот фонарик лучше подержите, а то в этой темноте ни черта не видно.
— Надо повязку наложить тугую. Больно, наверное.
— Да надо бы…
— Тогда держите, — и злополучный фонарик опять перекочевал в мои руки.
Повязку он мне на ребра наложил мастерски, плотно, достаточно туго и, главное, не болело нигде. Еще вчера, за такую работу я бы его чмокнула в щечку, например, но сейчас отделалась безличным «спасибо» и, расстелив свой спальник, улеглась рядом с герцогом, чтобы чуть что сразу среагировать на малейшие изменения в его состоянии.
Глава 12
Колин Энжью, предгорья Арзанара, граница восточного фронта.
Тьма никак не хотела рассеиваться, как бы я не старался. Стоило мне только увидеть просвет, как тут же накатывала чудовищная боль и я с облегчением опять нырял в спасительную темноту, прячась там, словно мягкотелая устрица в своей раковине. Это было недостойной слабостью, и я должен был с ней бороться, но почему-то все время отступал, сдавая свои позиции, и уговаривал себя, что это еще не конец, что вот сейчас я сожму волю в кулак, соберу все свои силы — и тьма отступит. И в конце концов она начала отступать, видимо, уже устав ждать от меня ответной реакции и заскучав.
На смену тьме пришли состояние невесомости и сюрреалистичные видения окружающего меня пространства (это уже потом я понял, что подобные видения были вызваны огромным количеством наркотических медикаментов, что вкололи мне от больших щедрот). А в тот момент меня окружали розовые волны всемирного океана, и все вокруг вспучивалось и перетекало друг в друга, постоянно меняя свои очертания. Иногда мне слышались голоса, женский и мужской, нежный перелив спорил о чем-то с грубоватым рыком. Я еще, помню, подумал тогда, что это ангел и демон спорят между собой, не поделив мою грешную душу. Надеялся, что ангел победит.
Но когда, наконец-то, открыл глаза, то понял, что я в аду. Над головой нависал низкий, темный свод пещеры, ощутимо воняло гарью от одежды и дымом от костра, а в тени за головой о чем-то тихо переговаривались хриплыми басками черти.
— Ваша Светлость! — вдруг позвал меня один из них, и я малодушно прикрыл глаза (может, отстанут?). — Ваша Светлость!
Да что ж он настойчивый такой! Приоткрыл один глаз. О, князь! Что, тоже в ад попал?
— Ваша Светлость, как вы себя чувствуете? — Олмен присел рядом на корточки и склонился ко мне, сверля внимательным взглядом.
— Паршиво, — просипел я. — Где мы?
— В пещере, Ваша Светлость. Помните, мы на мины напоролись?
Какие мины в аду? И тут я вспомнил: тихий щелчок; вопль Олмена; секундное замешательство; Нина за спиной; свой отчаянный прыжок и взрыв…
— Нина! Жива?! Где она? — вскинулся я и невольно застонал, спину пронзила острая боль. В голове зашумело, перед глазами закружились черные мухи, сознание поплыло. Ну нет! Только не сейчас! Теперь я не сдамся! Осторожно лег обратно на свой спальник и зажмурился, прогоняя мельтешащий рой перед глазами. — Как остальные? Все живы?
— Бредли погиб… И проводник тоже, — сокрушенно качнул головой князь. — Нина полагает, он специально нас на минное поле завел. Говорит, походка у него была характерная, и землю щупал постоянно. Потом вообще сбежать хотел, но не успел.
— Где Нина? — я осторожно повернул голову, памятуя прошлую попытку резво вскочить, и осмотрелся. У костра кашеварил Аллэр, помешивая там что-то тошнотворное палочкой (нет, на самом деле это была овсянка, но меня от нее все равно тошнило). Матин мялся у входа в пещерку, своей могучей спиной перекрывая практически весь проем. — А Крывник где?
— Крывник местность осматривает. Мы тут давеча на отряд повстанцев нарвались. Человек семь было. Видимо, тайник свой пришли проверить. Уложили всех.
— Сколько же мы тут сидим?
— Четвертые сутки, Ваша Светлость.
— Ох ты ж, Ёшкин кот! — изумился я и снова попытался подняться. Князь тут же услужливо кинулся мне помогать и, подсунув под спину вещмешок, помог сесть.
— Вы трое суток без сознания были. Только вчера впервые пошевелились. Мы уж испугались, что сильно вас контузило. Трогать боялись.
— А Нина где? — в очередной раз задал я свой вопрос.
— Как вы себя чувствуете, Ваша Светлость? Не болит чего? Может попить дать? Или еще какая надобность есть? — засуетился он вокруг меня. Ну сейчас еще одеяло подоткнуть осталось и бульоном из ложечки накормить. Мамаша заботливая. А чего это он, собственно, все суетиться-то? И от вопроса опять уходит. Какого хрена?! Что с Ниной?