— Встать! — скомандовал я хриплым голосом, и, вздрогнувший князь, тут же вытянулся по стройке смирно. — Где госпожа Климова? Что с ней? Ранена? Отвечать!
— Ушла, Ваша Светлость!
— Что? Куда ушла?
— Не могу знать, Ваша Светлость! Велела ждать здесь и ушла.
— Что значит велела ждать? Вы кому подчиняетесь? Или вам напомнить о субординации?
— Никак нет, Ваша Светлость! Виноват!
Какого черта здесь твориться? Куда она ушла? Что за самодеятельность?! Нужно быстрее вставать на ноги и разбираться самому, а то полный бардак тут устроили, куда хочу — туда иду, что хочу — то и ворочу.
— Как давно она ушла?
— Два дня назад, Ваша Светлость!
— Когда вернется?
— Сказала через два-три дня, если ничего не случиться.
Не случиться, как же! Да она просто магнит для неприятностей! Злости на нее не хватает, честное слово!
— Значит так, ждем еще сутки, затем выдвигаемся к последней цели.
— Но как же так?! — всполошился князь, забывая о дисциплине. — Вам же еще нельзя! У вас контузия! Да вы и на ноги еще не встали!
— Встану. У меня в запасе еще сутки. Кстати, — вспомнил я, откидывая одеяло (ты только глянь, даже трусов не оставили!), — одежду мою принеси. И что у нас тут с грузом? Что обнаружили? Маячки поставили? Отряд для отгрузки вызвали?
Ну а что? Выспался за два дня контузии, пора и за работу браться, пока все дело на корню не загубили, бестолочи.
И пока Олмен мне докладывал, я пытался одеться. Самым трудным во всем этом оказалось натянуть штаны на бедра. Пыхтел от усталости, скрипел зубами от злости, морщился от боли, но натянул. Ботинки зашнуровать даже не пытался, сунул голые ноги так. После шнурки завяжу, как голова кружиться перестанет. Вот сейчас встану на ноги, продышусь и завяжу.
Встал с трудом, цепляясь за стену пещеры, князь тут же кинулся ко мне, поддержать, но я отмахнулся от него, пошел к выходу. Шаг, другой, и тьма накрыла меня. Я думал, она насовсем ушла, но она, оказывается, поджидала в засаде удобного момента.
Нина вернулась на закате вторых суток. Мы, естественно, за это время с места так и не сдвинулись, несмотря на мой категоричный приказ. Ибо кое-кто особо самоуверенный и упертый (не будем некультурно тыкать пальцем) провалялся в отключке едва ли не двенадцать часов, а потом еще столько же приходил в себя.
И вот теперь злой как черт, с напряженной неестественно прямой спиной, опасаясь шевельнуться лишний раз, чтобы не вспугнуть утихшую на время боль, я сидел на ящиках и строчил донесение Его Императорскому Величеству.
Ее маленькая фигурка закрыла от меня свет закатного солнца, и я вскинул голову, всматриваясь в ее усталое и исцарапанное лицо. Растрепанная косичка, грязный комбинезон, хмурые бровки. Где же она пропадала все эти дни, что так вымоталась?
Она сбросила свой рюкзак на землю и подняла голову. Увидела меня, улыбнулась так тепло и радостно, будто светом озарилась. Рванулась ко мне, забыв об усталости, звонким девичьим голосом огласив своды пещерки:
— Ваша Светлость! Вы уже встали? Как вы себя чувствуете?
— Госпожа Климова, — на полпути остановил я ее радостный порыв, — потрудитесь объяснить, где вы все это время были.
Она резко затормозила, будто на стеклянную стену налетела, улыбка тут же потухла, губы поджались, в глазах промелькнули обида и разочарование. Я даже на миг почувствовал себя сволочью. Но я был зол. Чертовски зол.
— Мне вам объяснительную в письменном виде предоставить? — съязвила она.
— Непременно. Но сначала доложите устно. Итак? Почему вы самовольно покинули местоположение отряда?
— А иначе что? Расстреляете за дезертирство? Или под трибунал за самоволку?
— Госпожа Климова! — начал я свою отповедь, резко поднимаясь. Голова взорвалась острой болью от миллиарда раскаленных игл в черепной коробке, черный мушиный рой ослепил глаза. Карандаш хрустнул в моем кулаке, я едва устоял на ногах, до боли в пальцах вцепившись в установленные штабелем контейнеры. Вот только грохнуться в обморок мне еще не хватало! Как изнеженная девица, ей богу.
Девушка тут же подлетела ко мне, поднырнула под руку и обхватила за талию, придерживая на ватных ногах. Глаза с тревогой заглядывали мне в лицо. Сочувствует, переживает, беспокоится обо мне. Такая маленькая и такая хрупкая, но до чего же упрямая и своенравная! Что же мне с тобой делать? Как удержать тебя, птичку своевольную? Как защитить? Как спрятать?
Я обхватил ее за плечи, прижимая к себе одной рукой, не сколько опираясь, сколько обнимая. Я вдыхал запах горного ветра с ее волос, я смотрел в ее серые, затемненные линзами глаза, видел застрявшую былинку в темных пушистых ресницах, тревожную морщинку на лбу, чуть приоткрытые бледные губы, сухую травинку, запутавшуюся в косой челке, поблекшее от пыли золото волос.