Что же ты со мной делаешь, девочка? Веревки ведь вьешь. Слабость ты моя…
— Нина, где вы были? — сдался я, перестав строить из себя строгого командира. В интонации отчетливо слышалась вся тревога, что я испытал за последние двое суток переживаний.
— Сядьте, пожалуйста, — она легонько подтолкнула меня к ящикам, вынуждая сесть обратно. — Рано вам еще вставать. С такой контузией месяц отлеживаться нужно, а вы уже вскочили.
Она отошла от меня и, пристроилась рядом, присела боком на краю высокого контейнера, качнула ногой и, опустив устало голову, сказала:
— Я, собственно, потому и ушла. Вы раненый, ребята тоже пострадали. Куда вам в таком состоянии идти? Отлежаться нужно, а времени нет. Моя вина, что так случилось. Недосмотрела. Мне и исправлять. Поэтому я решила проверить последний схрон самостоятельно. А там отряд повстанцев. Человек пятнадцать было. Захватить тайник — ни шанса, пришлось взорвать. Но координаты засекла и маяк на месте оставила. Как вернемся, отправите туда отряд, пусть осмотрятся. Собственно, и все, — развела она руками.
Ну что за девчонка, честное слово?! Не многовато ли ответственности взвалила за чужие ошибки на свои хрупкие плечи? Ну вот как мне с ней быть?! Разве ж только отшлепать, да рука не поднимается.
Возвращаться в расположение штаба решили на следующее утро. Заботливый Олмен заикнулся было остаться еще на день и дождаться отряда эвакуации, упирая на наше и мое, в частности, слабое здоровье, но я был непреклонен. Время было дорого. Мне еще предстояло направить людей прочесать линию фронта на предмет подобных схронов, а это не быстро. Повстанцы среагируют раньше, и ищи их потом свищи в лесах и болотах до весны.
Самый трудный переход по холмам мы преодолели за сутки. Моя вина. Как бы я ни старался, но тормозил ребят здорово. Злился на себя за это, и потому загонял себя до помутнения рассудка, но все равно заставлял себя идти на чистом злом упрямстве. Рядовой Матин заикнулся было соорудить мне носилки, но я так на него глянул, что он быстро заткнулся, не успев донести своей идеи до народных масс.
Однако ж, как только мы добрались до первого жилого пункта, ребята нашли где-то телегу и тура, и дело пошло на порядок веселее. Просто увеселительная поездка загород с обзорной экскурсией.
Ночевать останавливались либо в лесу у ручья, либо на берегу речушки, либо подыскивали приемлемое жилье у населения.
Я бы так еще месяц покатался — считай отпуск. И компания приятная. Когда еще мне удастся так тесно пообщаться с красивой девушкой?
Ее уже пожелтевший кровоподтек на пол спины я увидел не сразу. Только когда вездесущий князь, предложил ей сменить повязку. Он менял, а я зубами скрипел от злости, за то, что она не сказала, что не доверилась мне, что я не досмотрел и не спросил, как она вообще себя чувствует, что не я меняю ей эту чертову повязку, а он.
Отчитал ее, конечно, за такое отношение к своему здоровью и велел больше отдыхать. И теперь она по большей части ехала рядом со мной на телеге. Чем я беззастенчиво пользовался, наслаждаясь прекрасным видом (ну, и пейзаж вокруг тоже был неплох) и любуясь курносым носиком. А чтобы девушка совсем не заскучала, завел с ней светскую беседу:
— Нина, расскажите мне о себе?
— Что именно вас интересует?
— Вообще-то, все, — улыбнулся я, — но вы же все не расскажете.
— Конечно. Скажу вам по секрету, я и сама о себе не все знаю. И не всегда себя понимаю, — блеснув лукавым взглядом, заулыбалась она. — Но ведь должна же быть в девушке хоть какая-то тайна, не так ли?
О да, тайн и непредсказуемости у нее в избытке! Не знаешь порой, чего и ждать в другой момент.
— А о чем вы сами хотели бы мне рассказать?
— Разве вы не читали мое досье?
— Много раз, — признался я. — Но разве это все? Вся ваша жизнь в сухом абзаце послужного списка?
— Вы хотите знать что-то личное?
— Все, чем вы готовы со мной поделиться. Ну, например, почему вас отдали в разведшколу в три года? У вас так заведено? На мой взгляд, слишком рано вырывать ребенка из семьи в таком возрасте. Вы помните своих родителей?
Нина долго молчала, глядя в сторону. Потом, видимо решившись, ответила:
— Я не помню своих родителей. Их у меня нет.
Я недоуменно сдвинул брови. То есть как это нет? У всех есть родители. Сирота? Бросили?
— Я детдомовская, — пояснила она. — Я не знаю, кто мои родители. Их вообще могло и не быть.