Покопавшись за пазухой, нашарила там карандаш и блокнот, отодрала от него лист и застрочила, иногда застревая над фразой и покусывая губы. Плохо мне еще давался их язык. А уж какие корявые буквы выводила — страшно смотреть, не то что читать.
Закончив свое сочинение на заданную тему, сложила лист и, подхватив котомку, выскользнула из-за стола. Прошествовала к стойке и, примостившись на табурете, наклонилась к мужику, что посасывал вино:
— Вы мальчиков любите? — задала я провокационный вопрос и подобралась, ожидая бурного возмущения. А то и кулаком в морду сразу засветить могут, знаю я их!
— Чего? — мутные пьяные глазки уставились на меня в полнейшем непонимании сути вопроса.
— С мальчиками, говорю, любите туды-сюды?
— Чего? — по желтоватому белку глаза расползлись тонкие кровавые ниточки, кое-где разливаясь в мелкие красные лужицы. Покрасневшие веки были местами покрыты корочками засохшего гноя, склеивая ресницы.
— Б-р-р-р, — передернуло меня от отвращения. — Ну ясно. Пойдем другим путем.
Потянувшись вперед, выдрала из руки алкоголика кружку с вином и плеснула остатки ему в лицо.
— Ты чего, пацан! Кружку отдай! — потянулся он за мной и чуть не свалился с табурета. Пришлось с силой пихнуть его обратно.
Да, ё-маё! Чего ты заторможенный-то такой! А если бутылкой по голове огреть? Ой, а вдруг под стол рухнет без сознания, и чего мне делать? А может, так? Схватив мужика за грудки, резко развернула к себе и начала трясти, вереща:
— Ай, отпустите меня! Ой, ой, больно не бейте! Не надо меня бить, я не пойду с вами! Я не такой! Не обижайте сироту! Пустите, дяденька!
Старательно так трясла и мотала мужика, что его безвольно опущенные руки тряпками полоскались туда-сюда, голова запрокидывалась далеко назад и чуть ли не с хрустом возвращалась обратно, клацая зубами.
На эти мои вопли и потасовку уже начали подтягиваться зеваки, подошли и офицеры, чего я, собственно, и добивалась.
— Эй, пацан, отпусти ты его, — раздался хриплый басок одного из дружков измочаленного мною пьянчуги. — Чего ты к нему пристал?
— Это я пристал?! Да это он хотел меня это… — замялась я, подбирая слово и продолжая изрядно трясти и тормошить уже сползшего на пол мужика.
— Ага. Туды-сюды! — пришел на помощь мне мой оппонент и радостно так заулыбался от уха до уха гнилыми, ни разу не чищенными зубами.
Эва как я мозг бедняги повредила, — опечалилась я, нещадно колотя его головой по дощатому полу.
— Слышь парень, отстань ты от него, — заступился за мужика еще один из завсегдатаев харчевни. — Че прицепился-то? Не надо ему туды-сюды, ему и так хорошо!
— Да, отвали, пацан! Отстань! Отпусти! — заголосили вокруг.
Чьи-то руки попытались схватить меня за плечо, но я вырвалась и отмахнулась в ответ, да видимо, сильно отмахнулась, позади взвыли и с матерком кинулись на меня вновь. И вот тут я, наконец-то, оставила в покое измочаленного мною до состояния нирваны бедолагу и переключилась на другого. Вывернула ему в болевом захвате руки за спину и столкнула со вторым, что попытался подойти ко мне справа. Тут же заехала ногой в живот третьему. Подхватив за локоток четвертого, толкнула его в сторону военных, что нерешительно топтались в сторонке. Обернулась к первому, швырнула в него недопитой бутылкой, увернулась от кулака второго и, пока тот выл и потирал ушибленную о стойку руку, сгребла за шиворот третьего и проехалась его физиономией по столу. Затем подхватила стул и с размаху швырнула его через весь зал, туда, где барахтались офицеры, пытаясь спихнуть с себя четвертого и подняться на ноги. Тут меня сзади обхватили медвежьими объятиями, сдавливая мои руки по бокам, и пришлось резко садануть головой назад, а затем по ногам и, прогнувшись, перевернуться в воздухе, опрокидывая на спину обнимавшего меня хахаля. Схватила за ушибленную руку второго и дернула на себя, в последний момент отклоняясь в сторону и выставляя подножку. С воплем бедолага полетел вперед, вновь сбивая с ног только что поднявшихся вояк. Следом туда же отправила и третьего, что успел отплеваться от остатков собранных со стола объедков. Четвертый, матерясь так, что у меня переговорник завис, попытался уползти от меня под стол, но я его выволокла оттуда и, подтащив к общей куче, зашвырнула туда же и его. Потом, под общий вой, мат, крики и звон посуды, схватила за грудки одного из офицеров и запихнула ему в карман свое послание. Все, дело сделано. Можно с чистой совестью уходить.
Похлопала по карману его шинели и, глядя сурово и пристально в глаза, прорычала: