— Точно! — обрадовался Его Светлость и, плеснув в свой опустевший кубок еще вина, пошел обратно. Причем пошел он напрямик, через стол, прямо-таки просочившись сквозь столешницу и стоящую на ней пузатую бутылку.
А я, вытаращив от ужаса глаза, как на представлении у иллюзиониста, смотрела на то, как его верхняя половина туловища плавно скользит над гладкой поверхностью стола, а нижняя часть преспокойно шагает под ним, поглощая в себя изогнутые кованные ножки одну за другой.
— Сколько я мучился с этой хренью! Ведь все, к чему я мог прикоснуться — это органическая материя. Человеческое тело, шкура и кости животных — вот и все, к чему я могу прикоснуться и что я могу ощущать. Я не чувствую шероховатость камня, полированную гладкость стекла, холод металла и мягкость ткани.
Мужчина подошел к кровати и присел на нее, протягивая мне кубок. И стоило мне взять его, как он преспокойно откинулся на обитую кожей спинку кровати и, сбросив на пол свои ботинки, повернулся ко мне боком, подперев голову рукой.
— Но зато я могу чувствовать упругость женского тела, — сказал он тихо, окидывая меня долгим взглядом с головы до ног. — Именно этим я и занимался долгие годы. Я превратил это в искусство. Танец тела — это мое кредо. Но человеческое существо такое непостоянное. Чтобы чувствовать себя живым, ему нужна новизна. Я пресытился приторностью любовных утех. Стал находить удовольствие в извращениях. Боль. Насилие. Девочки. Мальчики. Это тоже своего рода изучение чего-то нового. Найти грань между наслаждением и болью. Понять различие полов и их предпочтения. Определить собственные приоритеты. Но и это все приелось со временем. Все пустое, никчемное. В этом нет смысла жизни. Я ничего не изменю, живя такой жизнью. А я хочу перемен. Шагнуть за горизонт своих возможностей. Но все что я могу — это только трахаться…
— Боже! — воскликнула я. — Мне бы твои возможности! Да я бы миллиарды зарабатывала! Да на одних бы фокусах разбогатела! Да тебе же никакие преграды не страшны! Из любой тюрьмы сбежишь! Сквозь любые стены просочишься! Это ж можно банки преспокойно грабить! Никто тебя не поймает!
— Банки грабить?! Ха-ха-ха!!! — вдруг зашелся он веселым смехом. — Грабить говоришь? — Бриан вдруг подскочил на кровати, спустил голые ступни на дощатый пол и вдруг провалился по пояс сквозь него. Успел лишь руками в перчатках уцепиться за кровать, и так себя обратно на нее и подтянул, усаживаясь на шкуру. — Еще показать?
Натянув на босые ноги ботинки, он прошествовал к столу, стянул с руки перчатку и попытался схватить голой рукой бутылку, но та, как мираж проходила сквозь пальцы раз за разом. Мужчине это в конце концов надоело, и он схватился за нее другой рукой, опрокинул ее вверх донышком и подставил под льющуюся струю открытый рот.
Утер губы запястьем и обернулся ко мне, прищурив глаз:
— В банк-то я может и попаду, вот только вынести из него ничего не получится. Ну если только в себе. Но вы уж извините, столько золота я не сожру!
Поставив бутылку на стол, Бриан подошел к кровати и присел на ее край, ссутулив плечи.
— Единственное к чему я могу прикоснуться — это плоть, кожа и кости. Потому и хожу зимой и летом в одних и тех же штанах, — усмехнулся он и, подобрав валяющиеся на полу кожаные брюки, потряс ими демонстративно.
Громко звякнув стальным кольцом, из кармана вывалилась связка ключей и шмякнулась на пол у его ног. Он подобрал их и подкинул на ладони, сжимая в кулаке, и я заметила, что головки у всех ключей были не обычными, никелированными, а в обмотке из тонкой полоски кожи. И бородки на длинном стержне имели довольно сложные вырезы. Не простые это были ключи, явно от важных замков. И это стоило отметить.
Допив остатки вина, я перевернулась на живот, уронила на пол пустой кубок и сложила руки перед собой, устроив на них подбородок.
Мужчина сунул связку обратно в карман и бросил свои штаны на спинку кресла. А затем повалился обратно на кровать, сложил руки за головой и скрестил ноги, так и не сняв с них своих громоздких ботинок.
— Наши сильные стороны — это так же и наша слабость, — сказал он. — Тут я с императором совершенно согласен. Никто не должен знать о наших слабостях. Поэтому мы скрываем и свою силу. Все, кто знал о ней, до этого часа не дожили.
— А как же я? Тоже убьешь? — закономерный вопрос, не находите? Я, можно сказать, еще только жить начинаю!
— А ты — моя женщина. И пока не родишь мне сына, ты отсюда не выйдешь. А потом я тебя убью, сниму с тебя твою нежную белую кожу и сошью себе исподнее. Из твоей мягкой шкурки выйдут просто замечательные трусы, — сказал он томно и, повернувшись, провел костяшками пальцев по моей спине вдоль позвоночника к ягодицам и дальше вдоль бедра. А у меня от его слов мурашки по всему телу выступили. Ведь я ничуть не сомневалась, что он именно так и сделает. С трудом удалось сдержать дрожь омерзения. Я лежала тихо-тихо, боясь шелохнуться, но Бриану было плевать на мои переживания, он их просто не заметил. Заскользил ладонью обратно вверх, огладил попку, но я дернулась, не позволяя ему проникнуть глубже. Что-то у меня после таких откровений настроение игривое совсем пропало.