— А это я вам подарок принесла, — весело сообщила девушка и взгляд свой лучистый на князя перевела.
— Мне? — удивился он и ресницами захлопал часто-часто.
— Всем вам, господа! — заявила девушка и, выпутавшись из моих объятий, отошла в сторону.
Фрейко заинтригованно схватил сверток, повертел в ладонях, оттянул уголок, заглянул внутрь и вдруг побелел весь. Рот испуганно скривил, будто сейчас заорет во все горло. Затрясся весь и подарок Нины прямо на стол уронил. Сверток с глухим стуком ударился о столешницу, подпрыгнул, развернулся, из нутра его выкатилась отрубленная человеческая голова и покатилась неспешно к краю. Зависла на миг, балансируя на грани и сорвалась вниз.
От поднявшегося вопля-визга, мата и грохота опрокинутой мебели у меня чуть уши не заложило. Я, признаться и сам струхнул не малость, отшатнулся стремительно, когда эта мерзость чуть мне в носок ботинка не ткнулась, и сморщился брезгливо.
А тут еще за окном грохот раздался, крики и выстрелы заполошные. От рева раненого зверя задребезжали стекла, кто-то пальнул из ружья, заорал победно и наконец все стихло.
— О! Подстрелили, наконец-то! Будем вечером праздновать! Шашлыка нажарим! — обрадовалась девчонка, наклонилась, схватила за волосы отрубленную голову и торжественно водрузила ее на стол. — Вот! Главный гость на нашем празднике жизни. Знакомьтесь, Бриан Слейко, собственной персоной!
— Хррр, — захрипел князь Таффа и за сердце схватился, медленно оседая на пол.
— Кто? — переспросил Фрейко, не глядя плюхаясь на ближайший стул (хорошо не промахнулся).
— Кхм, — сглотнул я, и воротничок у мундира расстегнул — душновато что-то стало.
— А чего это он без глаз? — полюбопытствовал любознательный Олмен и наклонился над столом близко-близко, рассматривая трофей.
И радиста стошнило… На сапоги караульного. Но тот этого даже не заметил.
— Моя девочка, — шептал я, покрывая ее лицо поцелуями, — Родная моя.
Я так скучал по ней, я так боялся, что больше ее не увижу, и вот теперь я не мог ее отпустить, не мог наглядеться, я хотел чувствовать ее всю, быть с ней, касаться ее.
— Колин, — позвала она тихо и уперлась ладошками в мою грудь, отстраняясь.
— Да, радость моя, — отозвался я, целуя ее в висок.
— Ты должен знать… Я была с ним…
Я замер, прижал к себе ее голову, зарываясь пальцами в золото волос. Я в принципе понимал это. Предполагал подобное. Бриан не пропустит мою девочку. Он обязательно принудит ее. Без насилия не обойдется…
— Я была с ним добровольно…
Я медленно закрыл глаза. Странно было услышать такое. Добровольно? Наверное, мне послышалось. Разве такое возможно? Она легла под него сама, без принуждения? Она могла так поступить?
Услышать об этом было неожиданно, оскорбительно и больно. Между лопатками засвербело, точно нож в спину воткнули.
Я отстранился. Аккуратно высвободил пальцы из спутанных волос, отодвинулся. Руки сами собой сжимались в кулаки, и я сгреб простыню, прорывая в ней дыры. Эта была уже не глупая ревность. С ней можно справиться, пережить. Но как пережить предательство? Тут была затронута моя честь, моя гордость. Одно дело, когда над тобой совершают насилие — тут ты бессилен что-либо сделать, это я могу понять. И совсем другое, когда ты отдаешь себя сам, осознанно, просчитав все последствия. Когда твоя жена добровольно ложиться под другого — это уже измена. И уже не важно, почему она это сделала.
— Тебе было хорошо с ним? — зачем-то спросил я. На самом деле я не хотел этого знать, но все равно спросил, точно с садистским наслаждением вскрывая раскаленным ножом нагноившуюся рану и выпуская наружу гной. Знать все это и чувствовать — невыносимо, отвратительно, но я за каким-то лядом спросил об этом.
— Он держал меня в цепях. Семь дней я была прикована к кровати и ходила под себя. Он отдал меня своему денщику. И тот брал меня, не заботясь о моих чувствах. Он брал меня так, как ему приказал Его Светлость. Жестко. Противоестественно. И Слейко брал меня каждую ночь. Растягивал на цепях до хруста в суставах и брал. Он хотел наследника. Законного наследника с титулом герцога Энжью. Чтобы его сын носил твое имя. Чтобы его кровь передалась по наследству. Чтобы его ребенок встал во главе твоего рода, не твой. И он бы насиловал меня так раз за разом, до тех пор, пока не добился бы своего. Или в конце концов сдался бы и пристрелил меня за ненадобностью…
Я представлял себе все это и скрипел зубами. Кулаки сжимались еще сильнее. Ткань трещала и расползалась под пальцами и это приносило облегчение.