Ох, как он побледнел! Как рассыпался перед сеньорой в извинениях! Даже шепнул, чтобы потом ей непременно принесли в купе вина и фруктов. Вот проводник и изнывал от любопытства, пытаясь понять, что за странная птичка в одиночестве едет в самом дорогом купе, в котором, говорят, и сам король путешествовать не брезгует!
Зоркий и опытный взгляд проводника легко отметил и дешевую ткань скромного платья, и отсутствие украшений, даже скромных колечек, и потертую, изношенную кожу саквояжа. Странно, очень странно! Чутье проводника твердило, что с этой пассажиркой что-то нечисто, но его ли дело, кому приказано выделить лучшее купе?
С вежливой улыбкой проводник закрыл за сеньорой дверь и поспешил прочь. Здравый смысл подсказывал, что от странной дамы лучше держаться подальше.
Анаис дождалась, когда в коридоре стихнут шаги проводника, и с облегчением откинула вуаль. Непривычное платье стесняло движения, корсет сдавливал ребра, а шнуровка воротника врезалась под подбородок. Но это бедный алхимик Анаис могла позволить себе щеголять в мужской одежде, которая и удобнее, и дешевле, а почтенная наставница Одетт вынуждена носить платья и корсеты, как того требуют социальные нормы.
Анаис вспомнила, что те самые социальные нормы требуют от благородных дам, и передернулась, тихо радуясь, что изображает не высокородную аристократку. Осталось только выяснить, как бедная дворянка оказалась преподавателем в Академии для отпрысков аристократии.
Усевшись в мягкое кресло, девушка вытащила из саквояжа плотно набитую папку, завязки на которой едва сходились. С трепетом она открыла ее и достала первый лист — то самое досье на сеньорину Одетт Нуаре, которое она уже видела в самом начале этого бесконечно длинного дня.
Несколько непривычно коротких прядей выбились из прически и Анаис рассеянно заправила их за уши. После того, как с нею поработал куратор Дианы, девушка стала неотличима от изображения на даггеротипе. Теперь поставь рядом Анаис и Диану, и они сами себя в отражениях бы перепутали!
Со вздохом Анаис откинула посторонние мысли и покосилась в окно. Поезд медленно и плавно тронулся, она даже не почувствовала движения, и теперь набирал ход, выбираясь из муравейника столицы в пригороды. Девушке хотелось приникнуть к стеклу и затаив дыхание наблюдать, как плавно сменяются пейзажи, как очаровательные белые домики уступают место бескрайним лавандовым полям, а те тянутся и тянутся до светлых рощ и сияющей ленты Вионны. Анаис ни разу в жизни не покидала Ротреан, и теперь даже скучные и однообразные картины казались ей сказочно прекрасными.
Со вздохом Анаис вернулась к документам — сейчас некогда отвлекаться на чепуху, но она непременно налюбуется полями и рощами на обратной дороге, когда серые и унылые весенние пейзажи окрасятся яркой и свежей зеленью. Почему-то она была уверена, что быстро управится с поисками сестры. В конце концов, если Диана жива (а она жива! Не сметь думать об ином!), она и сама выберется из любой передряги и вернется в Академию. Анаис всего лишь постарается сделать так, чтобы отсутствия Дианы никто не заметил.
Итак, Одетт Науре. Младшая дочь мелкопоместного дворянина, не имеющая за душой приличного приданного и потому оставшаяся старой девой. Пошла наперекор воле отца и получила образование, а затем, вместо того чтобы стать наперсницей и дуэньей при юной и богатой девице, подалась в наставницы. Одно время подвизалась среди гувернанток, затем обзавелась знакомствами и рекомендательными письмами и смогла получить место в Академии — не иначе, как чудом. Чудо звали Альберт д’Вале, и он был старым и уважаемым членом попечительного совета Академии. Анаис заинтересовано хмыкнула — вряд ли Канцелярия подкупила аристократа и прожженного интригана, скорее Виктор воспользовался своими знакомствами.
Преподавала сеньорина Нуаре алхимию, что неудивительно. Пожалуй, только в этой отрасли науки Диана разбиралась хотя бы относительно сносно. Что ж, это немного облегчает задачу Анаис — свои познания она оценивала достаточно высоко.
Следующую страницу дописывали явно наспех и на коленке. Строчки разъезжались, а в некоторых местах перо пробило бумагу. Анаис узнала, что неделю назад Одетт стала круглой сиротой, потому и сорвалась на похороны, никого не предупредив. Делить в наследство было нечего, но она надеялась наладить отношения со старшими братьями, чтобы обзавестись хоть какой-то поддержкой и защитой. Нервный и неровный подчерк предписывал Анаис во всеуслышание сокрушаться о разорванных семейных узах и бесчувственных братьях.