С улицы донесся далекий и протяжный звон, часы на ратуше степенно и неторопливо отбили семь ударов. Шарон улыбнулась, кокетливо поправила пушистый локон, снова став похожей не на хладнокровного и опытного агента, а на суетливую и доброжелательную мещаночку.
— Тебе надо поспешить, милая, — прочирикала она, между делом вытягивая Анаис из-за стола. — Вообще-то на утренний дилижанс ты уже опоздала, он ушел еще полтора часа назад. Но тебе повезло: срочное ментальное послание для ректора Академии, так что почтальону придется везти в Академию еще и мою помощницу… И тебя, раз ты так спешишь.
— Разве в Академии нет менталиста среди преподавателей? — Анаис покорно дала увести себя в крохотную жилую комнатку, где Шарон тут же распахнула тяжелые дверцы гардероба. — Или непосредственно в подчиненных у ректора?
— Был один, — снисходительно передернула плечами сеньора, не выныривая из недр шкафа. — Да только давно в отставку вышел, совсем сдавать начал от старости. Хотя поговаривают, ректор в последние годы сам потихоньку из ума выживает, подозревает всех, разве что в своих тенях шпионов не ищет. Так что про наставника-менталиста и говорить нечего, он лицо постороннее, клятвами не связанное, кто ж ему доверять будет?
— А помощнице твоей, значит, доверяют?
Шарон, наконец, вынырнула из гардероба со своей находкой — скромным, хоть и несколько старомодным темным платьем и шляпкой с вуалью, почти такой же, как потеряла Анаис.
— А с недоучки что возьмешь, — легко поделилась сеньора. — Она ж только и годится эмиссаром ходить, чтоб чужие слова ей в разум сначала вложили, а потом вытащили. Сама-то чужое послание ни осознать, ни понять не может. Разве что его кто-то потом специально перескажет.
С помощью Шарон девушка быстро сменила истрепавшееся платье, умылась и заново уложила волосы. Аккуратно подколов вуаль, Анаис почувствовала себя почти защищенной, словно полупрозрачная жесткая ткань надежно отгородила ее от всего мира. Она успела как раз вовремя — от дверей послышался недовольный голос почтальона.
— Уже бегу! — откликнулась Шарон и выпорхнула в холл. — Дружочек мой, не ворчи! Сам знаешь, срочная служба порой и не таких жертв требует! Тебе-то всего делов: по утренней прохладце еще раз в Академию съездить, девиц отвезти…
— Девиц? — Голос у почтальона оказался хриплый и резкий, как у сказочного разбойника с большой дороги или городского пропойцы, клянчащего монетку на опохмел. — Раньше ж у тебя всего одна в помощницах ходила? Почкованием они у тебя размножаются, что ли? Или ты решила еще и бордель открыть, звонкую монетку на старость подзаработать?
Шарон расхохоталась, но тут же замолкла и легонько шлепнула мужчину по губам. Все стой же игривой и веселой интонацией сказала тихо:
— Ты поосторожнее со словами, дружочек. Мало ли кто услышит.
Анаис, и так услышавшая больше, чем ей хотелось, вышла из теней у стены и подошла к почтальону. Спину она держала так прямо, что плечи сводило. Вежливо кивнув стушевавшемуся мужику, она прохладно спросила:
— Скоро ли мы отправимся?
Почтальон неловко пожал плечами, явно избегая ее взгляда:
— Так эта… как только сеньора Шарон свою помощницу позовет. Мне-то тянуть не за чем, госпожа.
Анаис довольно улыбнулась. В Скворечнике ей нечего и надеяться было на такое обхождение от простых работяг. А мелкий титул Одетт Нуаре, пусть и не подкрепленный ни властью, ни деньгами, уже возносил девушку на недосягаемую для мещан высоту. Это было странно, дико, непривычно, но о небесные дьяволы, как же приятно!
— А чего ее звать? — Снова рассмеялась Шарон. — Маришка не то что ты, еще ни разу ждать себя не заставила!
Анаис оглянулась. Высокая и сухопарая девица оказалась за ее спиной так бесшумно и так близко, что Анаис непроизвольно отшатнулась.
— Прошу прощения, госпожа, что испугала вас, — прошелестела девица, не поднимая глаз, — Мне следовало шагать громче.
Что-то странное было в ней, что-то тревожащее. С первого взгляда обычная городская девочка из небогатой семьи: простенькое платье, чистое и опрятное, темные гладкие волосы заплетены в тугую косу и аккуратно уложены вокруг головы. Служащая в библиотеке, не иначе, или швея на мануфактуре. Но стоило Маришке поднять голову, как у Анаис дыхание перехватило. Лицо, простое, даже чуть грубоватое, как у всех уроженцев севера, больше походило на восковую маску, чем на лицо живого человека. Но самыми жуткими оказались глаза — неподвижные, матовые, утратившие любой блеск. Анаис думала, что нет ничего страшнее тяжелого и змеиного взгляда Лимьера? О, как же она ошибалась! Взгляд Маришки, неживой, отсутствующий, оказался страшнее.