Анаис уже убежала искать записи Дианы, и ее мысли отдалились и почти затихли, а Виктор все еще стоял у окна, погрузившись в самоанализ. Он так глубоко задумался, что не услышал тяжелых шагов за спиной.
— И долго мне ждать, когда вы снизойдете до отчета, лорд?
Де Руан, недовольно заложив руки на спину и хмуря густые брови, стоял за спиной Виктора и прожигал его тяжелым взглядом.
— Если вы не заметили, то уже ночь, лорд, и я не горю желанием ждать до утра, когда же вы дойдете, чтобы доложить мне о результатах вашей… операции.
Виктор недоуменно моргнул — граф явно был не в духе и не только из-за позднего часа. Гадая, что могло его так разозлить, Виктор покорно поплелся за ним в кабинет — глава Канцелярии явно не желал выслушивать отчет посреди коридора.
В кабинете де Руан тяжело опустился в кресле и кивнул Виктору на соседнее, чего за ним раньше не водилось — граф не допускал, чтоб в его присутствии подчиненные сидели. Не успел Виктор и рта раскрыть, как граф пригвоздил его к спинке кресла ледяным взглядом.
— Лорд, вы помните, что я говорил о цене вашей головы?
Виктор удивленно приподнял брови:
— Разве мой агент в Академии дала себя в чем-то заподозрить?
— Да причем здесь она! — внезапно взорвался граф, — Вздорный мальчишка, вы бы хоть подумали о других, прежде чем лезть под пулю! Чего вам опять не сиделось в кабинете?
Виктор так опешил, что открыл рот и закрыл его, так и не найдя никаких слов. А граф продолжал бушевать:
— И не придуривайтесь, словно не понимаете в чем дело! Вы — дьяволово тухлое яйцо в моем кармане, и упаси небеса с вами что-то случится — вони поднимется до черного города!
— Что, простите? — наконец, выдавил Виктор, пытаясь сложить головоломку из воплей начальника.
Де Руан прикрыл глаза, медленно, с трудом переводя дыхание. На высоком выпуклом лбу блестела испарина.
— Юноша, — медленно и очень тихо начал он, уже не находя сил кричать, — неужели вы сами не понимаете всю скользкость вашего положения? Пока вы успешно и благополучно служите в Канцелярии — все прекрасно. Юный наследник оппозиционно настроенного рода д’Альбре восстанавливает честь семьи, защищая покой короля и граждан, демонстрирует лояльность, несмотря на политику своего отца! Разве не идиллическая картина?! Но стоит хоть чему-то с вами случиться… или, упаси небеса, умереть… как все тут же поменяется. Догадываетесь, как?
Виктор, заподозривший неладное, слушал мрачно и внимательно. Меньше всего ему хотелось осознавать, что вся его блестящая служба была не более чем агитационной картинкой в политической борьбе.
— Представьте на мгновение, что вы погибли. И представьте, что первым делом сделает ваш отец.
— Вот уж точно не разрыдается с горя! — не выдержал Виктор, сарказма в его словах было столько, что можно ложкой черпать.
Граф поднял на него внимательные черные глаза.
— Ошибаетесь. Как раз разрыдается — потому что ему это выгодно. Он разыграет вашу смерть, как козырную карту, и потому будет демонстрировать свой траур всем, даже тем, кто предпочел бы его не заметить. Как же так, его сына, надежду и опору, наследника, подло убили на королевской службе, не иначе как по приказу самого короля! И только для того, чтоб оказать давление на него, герцога д’Альбре за то, что он смеет высказывать несогласие с политикой Его Величества! Чуете, к чему я клоню?
Виктор молчал. Ему было тошно, онемение медленно сползало, и под кожей уже начала ворочаться колючая боль, ее яркие вспышки импульсами пронизывали тело. Думать об отце, о его политических взглядах и неразборчивости в средствах не хотелось. Только добраться до собственных комнат, содрать грязную и неудобную одежду и провалиться в сон или его подобие. Но граф ждал ответа.
— Ненавижу политику, — наконец, процедил он сквозь зубы.
— Если бы любили, на службу вас никто бы не принял, — отрезал граф. — Но ваш наставник дал вам удивительно положительные рекомендации. Так что, можете считать, что вы здесь только благодаря ему. Так что, в следующий раз, прежде чем лезть под пули и заниматься не своей работой, вспомните мои слова и останьтесь в кабинете. В конце концов, вам есть, кем руководить. Вы можете сколько угодно считать, что их жизни не ценнее вашей, но не смейте забывать, что их смерть не окажет такого влияния на политику и судьбу государства, как ваша.
Виктор криво улыбнулся и, не дожидаясь позволения, выбрался из кресла и вышел. Дверь аккуратно за собой прикрыл — он уже давно не ребенок, чтобы хлопать ею со всей силы. На душе было гадко и злобно, боль разгоралась все ярче и ярче. Хотелось послать все к дьяволам небесным и уехать к родственникам матери, в соседнюю страну, слишком мелкую, чтоб ее принимали всерьез на политической арене.