Первый отчет, который Анна-Мари-Соланж предоставила Второму бюро, датируется началом мая. Это был довольно бессвязный документ, с кучей орфографических ошибок, и после тщательного анализа он был признан образцом плодотворного воображения, но мало точным с точки зрения фактов.
Второе, затем третье донесения не содержали уже никаких интересных сведений. Легко было догадаться, что эти отчеты полностью выдуманы. Глава Второго бюро, введенный в курс дела, уведомил княгиню, что впредь Центральная Разведывательная служба не будет пользоваться ее услугами.
Но авантюристка вовсе не отчаялась. Благодаря высоким связям, которыми она, как хвасталась, имела в политических кругах, она снова связалась со Вторым бюро, которое поручило ей личную миссию в Испании.
Княгиня в течение ноября уехала в Мадрид, где ее уже ждал знаменитый д'Астек. Тремя неделями позже она послала в Париж длинное сообщение, которое произвело некоторое впечатление. Содержащиеся в нем сведения были действительно очень значительны, но были ли они точны?
Незамедлительно была осуществлена проверка информации. Агент, ответственный за это важное поручение, собрал удручающие свидетельства против авантюристки. Не только ее сведения были ошибочны, но казалось бесспорным, что отчет был послан в Париж по заказу немецких агентов.
Военные власти были предупреждены, и так как княгиня в первый раз оказалась подозреваемой в том, что она была на службе Германии, арест ее был решен.
Военная полиция парижского лагеря не потеряла ее из виду: однажды она решила провести обыск у авантюристки, и комиссар появился на Бульваре Бертье.
Но накануне красивая птица, очевидно предупрежденная, улетела со всем своим багажом. Княгиня заявила, что отель, который она снимала за 15000 франков, стоил слишком дорого, и, одним мановением руки, она продала свою мебель старьевщику, собрала свои чемоданы и моментально исчезла.
В этот момент появился еще один новый столь же странный – и иностранный – персонаж, как и другие.
Княгиня не оставила квартал парка Монсо. Она воспользовалась гостеприимством аргентинца, называвшего себя Раулем, который жил на первом этаже дома по Рю-Демур. Этот аргентинец, достаточно красивый, с манерами старого дипломата, считался тестем министра иностранных дел Аргентины. Как и граф д’Астек, он занимался химией и тоже владел лабораторией, но в Барселоне, на Калле дель Пиньо, 5. К тому же он, как и д’Астек, говорил на всех языках: на английском, немецком, испанском, каталанском, французском, итальянском и других.
Именно в этом убежище на улице Рю-Демур специальный комиссар контрразведки одним прекрасным утром «застукал» все изысканное общество: Вишневскую, д’Астека, Даниловича и компанию.
Но тайные защитники тоже не спали. В результате оказалось, что Центральная служба разведки лишь безрезультатно пыталась добиться судебного расследования против Вишневской и ее единомышленников.
Спасение шпионкиПеред тем, как приступить к аресту в отеле «Балтимор» комиссар получил приказ об ее… высылке!
Была ли законна эта мера? Вишневская родилась француженкой, следовательно, в этом качестве она никак не могла быть депортирована. Справедливо, что она утратила свое гражданство вследствие брака с поляком, натурализованным в Италии. Но когда муж умер, его жена могла снова рассматриваться как «восстановленная» француженка. Министерство внутренних дел этого не услышало.
В тот же день, 2 декабря 1916 года, княгиня была доставлена до границы Италии, а граф д’Астек – до границы Испании. Что касается Х., то его забыли на Рю-Демур.
Не было никаких сомнений, что депортация – защитная мера, в первую очередь – была предпринята по подстрекательству самой Вишневской, чтобы избежать более серьезного наказания. Накануне своей высылки высокомерная княгиня (рожденная от неизвестных отца и матери) цинично заявила в салоне отеля «Эдуард VII»:
– Нужно, чтобы я оставила Францию. Я тут не могу свободно выражать свое мнение о Германии… Я – прежде всего женщина, посещающая иностранные дворы (!), близкая к правителям, послам, наиболее значительным персонам дипломатического мира. Я собираюсь отправиться в Италию, затем в Швейцарию: там у меня было бы больше свободы, и я смогла бы там высказывать свое мысли так, как я пожелаю.
Речь тут шла явно о свободе высказываться в пользу Германии, а также, без сомнения, об облегчении ее связей с немцами. И получается, что как раз ради этого французское правительство того времени послало эту авантюристку в увеселительное путешествие в Италию вместо того, чтобы под конвоем отправить ее на маленькую и окончательную экскурсию в Венсен.
Верх наглости