- Его носила твоя мать?
«Конечно, знала. Она носила его, когда ходила в театр ».
И все же я никогда не видел, чтобы его носили, никогда не видел, чтобы моя мама ходила в театр.
Он был мягким, как кошка Сьюзен, хотя шерсть с серебристым кончиком была длиннее и несла запах, который, должно быть, когда-то принадлежал ей. Надеть его, почувствовать его вес и прохладу атласной подкладки, было все равно, что соскользнуть в воду.
«Вы похожи на кинозвезду».
Сьюзен принесла туфли на высоком каблуке, слишком большие. Ступни моей матери были меньше, но вся обувь исчезла. Туфли сделали нас высокими, а макияж, который мы нанесли, заставил нас состариться. Мы увидели себя в длинном зеркале: рыжая, блондинка, с красными губами, на высоком каблуке, салатовая, меховая и темно-синяя. Сьюзен набила свой корсаж носками, надула губы, позировала. Я стояла в узком зеркальном пространстве рядом с ней в лисьей куртке и темно-синем платье и задавалась вопросом, мог ли кто-нибудь тогда сказать, что я тоже похож на свою мать, если не в моем цвете, то в том, как я стою или улыбнулся или протянул руку, чтобы выкурить воображаемую сигарету.
«Ты прекрасно выглядишь, дорогой», - сказала Сьюзен и протянула воображаемый футляр.
Я изобразил, как взял один, и Сьюзен зажгла его, увидела, как клубки дыма поднимаются между нами, когда Сьюзен захлопнула чемодан.
«Они русские», - сказала Сьюзен. «Я всегда курю русский язык».
В руках были стаканы с вишнями на палочках, подносили к вишневым губам.
* * *
Впоследствии я не был уверен, был ли это первый момент, когда мой отец заметил нас, или он уже искал какое-то время. И все же интенсивность его взгляда внезапно нанесла удар.
Бокалов не было, наши руки пусты. Мы снова были детьми, одетыми как пирожные в одежду наших матерей, и он был зол. Его взгляд перешел на меня, на Сьюзен, снова на меня. Я думал, что он закричит. Я бы не хотел слышать, как он кричит.
Его голос был мягким.
- Снимите эти вещи. Сразу.'
Когда-то были бы, но теперь мы стали старше. Мы стеснялись раздеваться перед ним. Мы стояли, застывшие в наших платьях и нашей помаде, а он смотрел на нас, как на призраков. Я видел, что на его руке была кровь, а на пальце был окровавленный носовой платок. Он порезался и пришел за пластырем из ванной. Он посмотрел на нас в тот момент, а затем продолжил.
Позже, когда Сьюзен ушла, он снова вышел из сада, вычистил землю с рук и спросил, убрал ли я одежду.
«Верно, - сказал он. «Хорошая девочка. И как только вещи убраны, их лучше оставить в таком виде. Нет нужды снова их вынимать, кукла?
* * *
«Мы не можем спросить папу. Не все. Он не хочет об этом говорить, - сказал я после этого Питеру.
«Даже если вы спросите его? Вы всегда о чем-то его спрашиваете ».
'Нет я сказала. «Он не хочет, чтобы ему напоминали».
В то второе лето мы уехали во Францию. «Мы поедем на побережье Бретани», - сказал отец. «Ты сказал, что хочешь пойти к морю». Ехали туда на пароме, а море было серым. Я стоял у борта на корме и смотрел, как белый V-образный след удаляется от Англии, а чайки следуют по нему. Это был первый раз, когда я был за границей.
Я написал в дневнике, что во Франции шел дождь. Мы ехали по прямым дорогам сквозь серые пелены дождя. Мы приходили на длинные пляжи и прогуливались по песку по их утомительной длине, чтобы посмотреть на ржавые танки и обломки войны. У пляжей были красивые названия: Арроманш, Омаха, Юта. По словам отца, именно здесь высадились союзники, десятки тысяч солдат прыгали в холодные волны с плоскодонных лодок с ружьями над головами. Он и Питер посмотрели на все: машины, знаки, карты, фотографии в музеях. Я наблюдал за волнами и оставлял следы на песке. Там, где песок был влажным и блестящим у кромки моря, мои следы исчезли, как будто их засосало.
Когда мы плавали, вода была холодной. Пляж был неглубоким, так что нам пришлось пройти долгий путь, пока он не доходил нам до пояса, и мы могли плавать. Я написал, что там должны быть кусочки на песке, где их не видно под водой. Если на пляжах есть биты, они тоже должны быть в море. Вещи с войны. Ружья, каски, трупы. Солдаты погибшие. Как только вода стала достаточно глубокой, я поплыл и старался больше не касаться земли. Пару раз я плыл туда, где чувствовал, как меня тянут за ноги, унося меня прочь, вниз по пляжу с того места, где я начал. Отец перезвонил мне, потом быстро подошел и выплыл. Он сказал, что меня потянуло потоком воды. У него было название - откат. Это было дно волны, уходящей в море.
Я написал об этом в своем дневнике. Как там, под морем, должны быть американцы. В отель, где мы остановились, сахар приходил в маленьких печатных пакетиках с изображениями пляжей. Я собрал все, что смог найти, и засунул их в книгу, а также билеты из мест, которые мы посетили.