- Из школы. Примерно в районе четырех часов. Вышел на перемену и не вернулся. Я боюсь, что он снова увидел тех ребят из секты. И решил за ними проследить.
В трубке послышался грохот, шум, пару слов Леона характерного содержания.
- Он с телефоном? – Леон, наконец, вернулся к ней.
- Да. По крайней мере, в рюкзаке его нет.
- Хорошо. Скинь мне его номер, попробую пробить.
- Лови.
Джоанна выключила телефон, скинула Леону номер Рона и, не обращая внимания на ограничение скорости, прибавила газу. Если все так, как она думает, она не удивлена, Рон достойный сын своего отца. Но теперь сердцу болеть за двоих. Она сейчас надеялась лишь на благоразумие Рона, что тот не полезет в одиночку против толпы, а попытается как-то выйти на них.
Словно остолбенев, Рон наблюдал за происходящим внизу. Увидел, как к отцу подошел человек характерной восточной внешности, что-то говорил ему. Слов было не разобрать. Отец лишь молча смотрел на него. Даже отсюда Рону было видно, что отец вымотан и измучен этими тремя днями. Но все равно прямая спина, высоко поднятая голова. Во всем облике отца было то, что Рон обожал в нем, в чем всегда хотел быть похожим на него, – сила. Сила духа, сила правды, сила жизни. Жить до последнего так, чтобы не было стыдно ни за одну прожитую секунду.
Рону стоило немалых усилий, чтобы не выйти из тени, не податься вперед. Особенно когда отца вдруг потащили к странному возвышению посреди круга, положили на него и закрепили руки и ноги ремнями. Что они собираются делать с ним?!
Мужчина снова подошел к отцу, что-то сказал. Отец молча повернул к нему голову и вдруг вздрогнул. Рон не понял, что произошло. Перестав дышать, он наблюдал за отцом. Тот лежал, смотря куда-то в потолок. Вдруг руки его сжались в кулаки, он закрыл глаза. Какое-то время лежал неподвижно, лишь грудь учащенно поднималась. Первый стон, такой непривычный для отца звук, долетел до Рона всего через несколько минут. Отец прикусил губы, пытаясь удержать в себе вырывающиеся звуки. Рон видел, как с каждой секундой тело отца все больше и сильнее напрягалось, словно его распирало изнутри, словно внутри что-то заполняло каждую его клеточку, искало все новые и новые пути, проникало в вены, било в виски, разрывало мышцы. Рон впервые своими глазами видел боль. Дикую, растущую, набирающую обороты, заполняющую каждую клетку. Он видел, как отец пытался контролировать себя, свое тело. Кусал губы в кровь, сдерживая рвущийся из него крик, бился в судорогах, натягивая ремни на руках и ногах, сжимая кулаки. Боль металась внутри него, ища выход. И нашла.
Первый крик отца чуть не оглушил Рона. Он сел на корточки и обхватил голову руками. Но даже его бешено бьющееся сердце не могло заглушить крики. Все сильнее зажимая уши руками, он все равно слышал их. Когда крики перешли в хрипы, Рон нашел в себе силы подняться и посмотреть вниз. Отец все лежал на возвышении, его тело вздрагивало. Даже с такой высоты Рон видел стекающую по его рукам кровь. Боль заставляла его так натягивать ремни, что те впивались в кожу и резали ее, словно ножи. Рон видел напрягшиеся мышцы рук, натянутые, словно канаты, ноги. Только сейчас он понял, что эти люди каким-то образом вкололи ему наркотик, который и повлек для него этот ад.
А мужчина спокойно сидел на стуле и наблюдал за мучениями отца, улыбаясь при каждом его крике. Сидящие на лавках люди в серых балахонах молча наблюдали за всем.
Вдруг наступила тишина. Рон вздрогнул и вернулся взглядом к отцу. Он молча лежал. Не бил кулаками по возвышению, не закидывал голову, не рвал ногами ремни. Просто лежал, закрыв глаза. Рон задрожал. Мужчина поднялся и подошел к возвышению, жестом подозвал кого-то. К нему тут же подошел еще один, худой, в очках.
- Братья и сестры! – вдруг так громко, что его услышал даже Рон, сказал первый мужчина. – Вы все видели, как праведный огонь окончательно прогнал дьявола из этого человека! И теперь, чистый от грехов и пороков, он готов предстать перед Отцом нашим! Приближается святой для нас момент! С первыми лучами солнца мы поклонимся Отцу нашему и будем молиться о том, чтобы он принял нашу жертву и послал нам свое благословение!
С первыми лучами солнца!? Рон вздрогнул. Значит, жертвоприношение на рассвете? Всего через несколько часов?! Он вытащил телефон. Глухо. Не ловит. Снова посмотрев вниз, увидел, как отца освободили от ремней и сняли с возвышения. Он был без сознания. Но «балахоны» это мало трогало. Его поволокли к выходу. Рон в свою очередь рванул к двери. Он не знал, что будет делать. Но точно не сидеть на месте. Страх отошел куда-то на задний план. Крики отца, все еще звенящие в ушах, вели его сейчас. Вывели с галереи, по незнакомой лестнице привели этажом выше. Услышав шаги, Рон спрятался за какую-то портьеру. Около него остановились. Слегка отодвинул ткань, Рон невольно вздрогнул, потому что прямо напротив его глаз было лицо отца, так близко, что он бы смог дотянуться до него рукой. Два «балахона» держали его за подмышки, голова его упала вниз, он был без сознания. Рон видел морщинки на его лбу, разорвавшиеся под кожей сосуды, кровоподтеки на губах.
- Значит, его как всегда, на чердак, пусть полежит, отдохнет, он нужен нам в нормальном виде, – послышался голос, – в зале он должен быть к четырем утра. Мы пока все приготовим.
«Балахоны» молча кивнули и поволокли отца дальше. Чердак… Они держат отца на чердаке. Но где его искать? Едва за портьерой наступила тишина, как Рон выскочил из-за нее. Разумеется, отца и «балахонов» уже и след простыл. Все, что он знал, что его понесли куда-то вправо. Добежав до конца коридора Рон замер и отчаянно ударил кулаком по стене. Коридор расходился в две стороны. Пока Рон думал, куда ему повернуть, слева раздался шум. Выход был один – направо, назад он бы не успел спрятаться. Не теряя времени, Рон побежал. И вскоре в очередной раз поблагодарил провидение, поверив, что оно, и правда, повернулось к ним лицом, потому что выбранный им путь привел его к металлической лестнице, ведущей куда-то наверх. Проследовав по ней, Рон оказался под большим люком. Подняв его, вылез наверх и оказался на крыше. Отсюда найти чердак будет просто. Главное, не скатиться вниз. Лететь, конечно, недалеко, но достаточно, чтобы сломать шею. Пригнувшись, чтобы его не было видно с земли – мало ли кому захочется выйти воздухом подышать – Рон мелкими перебежками передвигался от одних окон к другим, вглядываясь в находящиеся внизу помещения. Даже осмотрев таким образом почти две трети крыши, он не отчаялся, а продолжал свои поиски.
Наконец, добравшись до очередного узкого окошка, Рон замер. Пришлось даже немного отпрянуть, прячась, потому что внизу два «балахона» как раз втаскивали отца. Рон осторожно выглянул, видел, как отца бросили на пол. Связав ему руки за спиной, так и оставили.
Сердце нетерпеливо выстукивало свой ритм, но Рон выдержал паузу на случай, если «балахоны» вернутся. Наконец, уверенно поднял окно. Оно было еще уже мансардных окон в их доме, через которые Рон в детстве любил тайком от родителей выбираться на крышу и, смотря на падающие звезды, загадывать желания. Слева от него вдруг что-то блеснуло, повернув голову, Рон увидел падающую звезду. Над желанием даже не думал, оно у него сейчас было одно.
Вдохнув, опустил ноги в окно, пришлось поднапрячься, даже слегка ободрать щеку о щеколду, но уже через каких-то пару минут он спрыгивал на деревянный пол чердака. Подбежав к отцу, опустился перед ним на колени, развязал руки, осторожно перевернув на спину, склонился над ним. Вдруг задрожавшей рукой провел по его лицу, тронул следы от разорвавшихся под кожей сосудов, запекшуюся кровь на губах. Вдруг… губы дрогнули… Тихий еле слышный стон… Рон сидел и смотрел на отца, пока, наконец, уже его губы не тронула робкая улыбка. Когда не сразу, не с первой попытки, но отец открыл глаза.
Сколько мог, Кристиан пытался контролировать свое тело, сжимая зубы, сдерживать вырывающийся из него крик. Боль выкручивала мышцы, разрывала сосуды изнутри, била в виски так, что у него создавалось полное ощущение, что голова сейчас разорвется, как бомба. Внутри все пылало, словно в него засунули горящий факел. Если бы не держащие его ремни, он бы уже свалился с возвышения, потому что его било в судорогах вопреки его воле. Вдруг внутри него словно что-то взорвалось, и мощная, сильнее всех предыдущих, волна боли накрыла его, вырвав из него разрывающий горло крик, переходящий в хрип. Вспыхнула фейерверком искр в глазах и… погасла. Вместе с сознанием. Наступила темнота.