========== Глава 1. Да пристанет моя душа. ==========
Шарджа готовился ко сну. Уже отзвучала вечерняя молитва в многочисленных мечетях, окна домов одевали парчовые одежды, чтобы скрыть происходящее в них до утра, вечернее море ласкало ноги немногочисленных туристов. Шарджа не была в отличие от Абу-Даби или Дубаи местом паломничества заокеанских гостей. Да и вообще человек европейский был относительной редкостью в этих местах. А уж обосноваться здесь для европейца было крайне непросто, не говоря уже о том, чтобы быть приближенным к эмиру. И лишь принятие этой земли, как второй родины, уважение и почитание ее и ее правителей дарило нашедшим здесь пристанище новую жизнь.
Белоснежные стены виллы «Амадисс» на самом берегу океана озарились бордовыми всполохами заходящего солнца. Двое мужчин замерли у парапета, смотря на скрывающееся за линией горизонта светило.
— Да благословит Аллах ночь и день, что дарят этой земле красоту и гармонию.
Высокий пожилой мужчина с улыбкой на губах наблюдал за заходящим солнцем.
— Да благословит Аллах эту землю, уважаемый шейх Султан.
Стоящий за его спиной мужчина уважительно склонил голову. Белоснежная свободная кандура не могла скрыть его стройной фигуры, струящаяся от легкого вечернего ветерка ткань, казалось, только подчеркивает стать и, как это часто говорят, породу. Молочного цвета гутра поверх кружевной гафии определяла его более низшее, чем у собеседника, положение. Впрочем, шейх Султан, несмотря на свой солидный возраст, был человеком современным и к окружавшим его людям обращался как к равным.
— Воистину так, саид Камал, воистину так, мой друг. — Шейх обернулся, еле заметным жестом приглашая собеседника подойти ближе. — Эта земля благословенна. Истинный рай.
— Дарящий покой и гармонию, — останавливаясь рядом с шейхом, произнес гость, промелькнувшая в его голосе едва заметная грусть не осталась незамеченной шейхом.
— Однако ваше возвращение на эту землю после стольких лет в Европе все же иногда омрачается воспоминаниями, не так ли? — повернув голову, шейх посмотрел на замершего возле него мужчину.
— Воспоминания, мой господин, как ветер, — облокотившись руками о белоснежные перила, тот смотрел вперед, где за тысячами километров был другой берег, одни только мысли о котором вот уже год заставляли его глаза каждый вечер смотреть туда, на запад, а сердце сжиматься и кровоточить, — залетят, разбередят и… — его вздох слился с налетевшим дуновением ветра.
— Однако, несмотря на радушие чужой земли, вы все же вернулись, — кивая головой, снова повернулся к уже почти скрывшемуся за линией океана солнцу шейх. — И проведенные на чужбине года, обретенные там привязанности не остановили ваше верное Аллаху сердце на пути домой. Сколько лет вы прожили в Европе? — снова посмотрел он на собеседника.
— Родители увезли меня туда еще в младенчестве. Мне было чуть более четырех лет. Дипломатические обязанности вынудили их покинуть эту благословенную землю и взять меня с собой.
— Земля не в обиде, — улыбнулся шейх. — Умные, образованные сыны всегда были отрадой для нее. Мы гордимся нашими детьми, что славят эту землю за ее пределами, и радуемся, когда они возвращаются домой.
Мягкий свет загоревшихся фонарей осветил террасу, в их свете белоснежные стены виллы заиграли по-новому. Проводив взглядом последний всполох солнца, шейх склонил голову и, обернувшись, медленно пошел к дому. Его собеседник почтительно шел на небольшом отдалении.
— Однако, еще один благословенный день подошел к концу. Я благодарю вас, что приехали. Я искренне надеюсь на вашу помощь в намечающихся переговорах. Знающий европейские особенности человек не будет лишним в нашем деле. И я, и шейх Ахмад Хассан надеемся на вас. Торги предстоят серьезные. Со времен «Звезды сезона» наш эмир не видел такой красоты. Она должна украсить эту землю, и я надеюсь на вашу помощь.
— Всегда ваш, мой господин, — склонив голову, произнес собеседник шейха.
На первый взгляд скучающий шофёр тут же встал в почтительную стойку, едва шейх и его гость появились на верхней ступеньке лестницы.
— Мои искренние пожелания здоровья Джамиля-ханум. Надеюсь, увидеть этот великолепный во всех смыслах цветок на грядущем вступлении на престол Его Величества, принявшего сею ответственную миссию от покинувшего нас короля Абдаллы. — Шейх остановился, подняв руки к небу, губами прошептал выдержку из молитвы.
— Я обещаю доставить этот цветок, чтобы мы вместе могли выразить Его Величеству наше почтение. — Его гость остановился рядом, склонив голову.
— Ловлю вас на слове, мой друг, — улыбнувшись, посмотрел на него шейх. — Легкой дороги вам и мягкого сна.
Еще раз на прощание чуть склонив голову, гость шейха Султана сел в машину. Сияющие двери виллы отворились перед правителем одновременно с искрящимися драгоценными камнями воротами «Амадисс».
Машина еле слышно шуршала шинами по дороге, сидящий в ней мужчина не сводил глаз с ровной линии океана, воспоминания мягкими волнами накатывали на него, заставляя снова и снова сглатывать этот предательский комок в горле. И лишь показавшаяся на вершине серпантина вилла вырвала его из этого плена. День выдался непростым, просьба шейха обещала сложные переговоры. Торги, на которые через две недели будет выставлен, пожалуй, самый дорогой за последние десять лет алмаз, пройдут в Дубаи во дворце эмира и обещают потрясти мир очередной рекордной ценой, что будет объявлена за умело обработанный кусок камня.
— Да благословит Вас Аллах, мой господин, — управляющий открыл перед ним дверь, склонившись в поклоне, дождался, пока он войдет. — С возвращением, саид Камал.
— Добрый вечер, Мусаид. Все в порядке? Как Джамиля-ханум?
— Госпожа днем принимала супругу главного визиря, обсуждали организацию грядущего празднования.
Мужчина кивнул, вступление нового короля на престол обещало грандиозные мероприятия во всех эмиратах.
— Хорошо, — тронул стоящую на придверном зеркале фигурку раскачивающейся обезьянки хозяин этой небольшой по меркам эмирата виллы, — день был тяжелый. Я пойду отдыхать. Ты свободен.
— Прошу простить, мой господин…
Уже вставший на нижнюю ступеньку лестницы хозяин обернулся.
— Вас ожидают.
— Ожидают?
Сдвинувшиеся брови могли показаться управляющему проявлением негодования, что он допустил в дом постороннего в отсутствие хозяина. Но тот не обратил внимания на вздрогнувшего Мусаида. Его реакция была вызвана даже не удивлением, а, скорее, тревогой. Только один человек мог позволить себе такую по местным меркам дерзость, как прийти в дом, когда там нет хозяина и оставаться в нем вместе с госпожой.
— Да будет справедлив ваш гнев… — покорно сглотнул управляющий, готовый к любому наказанию.
— Где он? — сойдя со ступеньки, подошел к нему хозяин дома.
— В большой кальянной…
Даже зная мягкий характер хозяина, Мусаид не надеялся избежать кары за ненадлежащее выполнение своих обязанностей. Ну не выволакивать же было этого настойчивого гостя. Да и его ранг не позволял Мусаиду применять не то, что силу, а даже повышать на него голос. Поэтому его шея чуяла знатный нагоняй, и вполне миролюбивая реакция хозяина стала полной неожиданностью.
— Хорошо. Передай Джамиля-ханум, что я вернулся. Я переговорю с гостем и приду к ней.
— Да, мой господин, — с трудом сдержав шумный вздох облегчения, управляющий склонился в поклоне и выпрямился, лишь когда хозяин скрылся за дверью кальянной. Обернувшись на небольшой шум, увидел показавшуюся в двери кухни горничную. — Ну, чего встала, как истукан! — шикнул на нее так, что девушка вздрогнула, — иди к госпоже, передай, что саид Камал вернулся. Закончит дела и придет к ней.
Девушка молча кивнула и словно взлетела по лестнице, едва касаясь ступенек. Управляющий прошептал губами благодарность Аллаху за миновавшее его наказание и скрылся в длинном коридоре. Надо на ночь проверить весь дом.