Но мама должна была, положение обязывало. А потому она медленно поднялась с кровати, поправила волосы и, поцеловав его, тихо вышла из комнаты. На кровати осталась лежать рубашка отца. Рон взял ее в руки, сжал, поднеся к лицу, снова ощутил запах отца, его тепло. Губы задрожали, глаза заволокло пеленой. Он упал на кровать, закрыв лицо этой рубашкой, и дал волю слезам.
- Я уже распорядился провести полное расследование.
Джоанна, еще не ступив на лестницу, услышала знакомый голос.
- Пока все не выясниться, дело не будет закрыто. Это я вам гарантирую. Что касается Управления… Я понимаю, у всех шок, всем еще долго приходить в себя. Поэтому я пока не буду принимать кадровых решений. Я попросил Пьера на время вернуться на пост Директора, он согласился.
Оливье, Леон и Жан дружно выдохнули. Признаться, они уже думали о том, кто же займет место Кристиана. И боялись, что все то, что он уже сделал и начал, будет погребено новым начальником. Но если вернется Брошан, то есть шанс завершить все дела, начатые Кристианом.
- Теперь что касается… – президент замолчал, но все и так догадывались, о чем он собирается говорить.
- Спасибо, но мы справимся…
Все дружно повернулись на голос. Президент поднялся и подошел к лестнице. Джоанна стояла на нижней ступеньке. Полумрак комнаты скрывал серый цвет ее лица, потухшие глаза смотрели словно в пустоту.
- Джоанна… – президент говорил не как руководитель страны, не как начальник, а как друг, как человек, уважавший и ценивший Кристиана, – позвольте мне помочь… Кристиан был…
- Он хотел, чтобы его похоронили рядом с родителями. Он так просил в завещании и как-то говорил мне об этом.
- Позвольте мне хотя бы взять на себя все организационные моменты. Кристиан был мне не просто подчиненным, он…
Все находящиеся в комнате впервые услышали, как дрогнул голос президента.
- Спасибо, – кивнула Джоанна. Она чувствовала искренность стоящего напротив нее человека и не могла отказать ему. – А сейчас… простите меня… – теперь уже ее голос дрогнул.
- Конечно… – кивнул президент.
Она повернулась и медленно снова поднялась наверх. Никто не стал ее окликать или бежать за ней вслед. Все всё понимали…
Поднявшись, она прошла по коридору, на секунду остановившись у дверей спальни, слышала сдавленные рыдания Рона в подушку. Тихонько прикрыв дверь, давала сыну побыть наедине со своей личной болью. Дошла до перехода к оранжерее, замерла у кадки с розами. Какой-то особый сорт, который Кристиан привез из Эмиратов в последнюю свою командировку туда. Два года, два года они зеленели, но не цвели. И вдруг она заметила маленький одинокий бутон посреди пышных листьев. Опустившись на колени, осторожно раздвинула руками стебли.
- Это ты… Я знаю…
====== Глава 4. Принятие отрицания. ======
Солнце. Какое яркое солнце. В такой день не может быть такого яркого солнца. Машина мягко шуршала шинами по асфальту. Джоанна смотрела в окно, сжимая в руках платок. Впереди показались очертания Пер-Лашез. И снова этот ком в горле, снова, как и много раз за эти дни, голова налилась свинцом, руки взмокли, сердце сжалось, острыми шипами боли вновь закровоточив. Повернув голову, она посмотрела на Рона. Тот сидел рядом и теребил пальцами черную пуговицу черной рубашки. После того первого дня она больше ни разу не видела его слез. Если он и позволял их себе, то только наедине с собой. А при ней и при других ни разу. Но всегда был рядом. То чай ей принесет, то на очередной звонок журналистов ответит уже поставленным тоном: «без комментариев». Лишь однажды замер, не положил привычно трубку телефона, а принес его ей. Протянув, молча вышел.
- Я могу что-то сделать для тебя? – услышала она тогда в трубке сдавленный голос Лали и не выдержала. А подруга молча, терпеливо ждала, когда она успокоится. Но Джоанна чувствовала, та, как и она, сейчас глотает горькие слезы отрицания происходящего.
Лали взяла на себя прессу, пообещав, что ни одна вспышка камеры не вторгнется в их день прощания с Кристианом. И Джоанна знала – так и будет. И спокойно сказала президенту, что насчет папарацци можно не беспокоиться. Их не будет.
Президент, как и обещал, взял на себя все организационные вопросы. Джоанну лишь оповещали о подготовке. Как и хотел Кристиан, свое последнее пристанище он найдет в северной части Пер-Лашез, рядом с отцом и матерью.
Посмотрев на сидящего впереди Макса, открывшего уже вторую за это утро пачку сигарет, Джоанна вновь повернула голову к своему окну. Уже была видна выставленная президентом охрана. Сегодня Пер-Лашез было закрыто для посетителей до обеда. Чем ближе они подъезжали, тем сильнее сжималось сердце. Джоанне казалось, что как только прозвучит «reposez-vous en paix»*, как только упадет первая горсть земли, ее жизнь уже не просто разделиться на «до» и «после», она остановится. Навсегда. И если тело и сознание еще будут что-то делать, то сердце останется там, с ним.
Ворота открылись. Джоанна сжала платок еще сильнее, даже сквозь ткань почувствовала, как ногти впились в ладони. Солнечные лучи превращали желтые листья в всполохи огня, и перед ее глазами невольно вставала картина – пустынная дорога Венсенского леса и горящая машина. Кто-то взял на себя право не просто забрать у нее Кристиана, а даже лишить ее возможности последний раз посмотреть на него, коснуться его, поцеловать, оставив взамен лишь небольшой свинцовый ящик, такой же холодный, как ее будущее.
Машина остановилась возле узкой дорожки, вдали которой уже можно было разглядеть небольшую группу приехавших до них. У Джоанны была к президенту единственная просьба – чтобы на похоронах не было никаких официальных лиц, только самые близкие и родные. Те, кто любил Кристиана и кого любил он, кто были его друзьями, для кого жизнь так же, как и для нее, разбилась вдребезги, сгорев в первых лучах того сентябрьского утра. Кто-то открыл ей дверь, она, не глядя, вышла из машины. А когда подняла голову… Губы сжались и снова задрожали.
- В любой момент, хорошо? – Жозе приобнял ее за плечи. За его спиной, прижав к губам платок, стояла Бене, то и дело поправляла темные очки.
Джоанна кивнула и вдруг упала на его грудь. А он, не говоря больше ни слова, гладил ее по спине. Наконец, отпрянув от него, она увидела в нескольких шагах у свежей ямы Лали и Себастьена. Ее Лали, всегда звонкая, как колокольчик, яркая, как солнце, полная жизни, энергии и света, сейчас стояла, придерживаемая мужем, и тихонько всхлипывала. Чуть поодаль от них возле уже почти до верху заполненной окурками урны стояли Леон и Оливье.
Движение воздуха сбоку. Обернувшись, Джоанна увидела Жана. Подойдя к ней, он просто молча посмотрел на нее.
- Я в порядке, – глухо сказала она. Жан вздохнул и покачал головой, что-то шепнул подошедшему к ним Рону.
- Не волнуйтесь, – только и ответил тот. Ее маленький мужчина, ставший ей опорой. Глава семьи.
Хруст гравия за спиной. Макс молча поздоровался за руку с Жозе и Себастьеном, с подошедшими к ним Леоном и Оливье. Одри присела на корточки перед Роном, что-то тихо говорила ему.
Дэймон подошел к Джоанне. Жозе немного отошел в сторону, уступая ему место возле нее.
- Я, наконец, дозвонился до Москвы, – тихо сказал Дэймон, склонившись к Джоанне, обхватил ее за плечи. – Все эти дни Саша сидела в реанимации у кровати Людмилы Николаевны. Кризис миновал, но я попросил ей пока ничего говорить. Надеюсь, она простит меня потом, но она и так слишком вымотана сейчас, не хватало ей еще сходить с ума от того, что не успела попрощаться с отцом.
Джоанна кивнула. По крайней мере, они узнали, что с Сашей все в порядке. Молчавшая все эти дни Москва добавляла беспокойства и в без того тревожные дни.