Почему он открыл ворота? Почему поверил прозвучавшей в ее голосе боли? Открыв дверь консульства, увидел, как по дорожке бежит женщина.
- Позовите Ланса, - ее дыхание срывалось, она с трудом стояла на ногах.
- Это я, - ответил он, пропуская ее внутрь. Захлопнув дверь, повернулся к ней.
- Я от Кристиана, - ответила она и, засунув руку в разрез рубашки, достала оттуда сложенные втрое листки бумаги.
Ланс сразу узнал их. Сердце замерло, во рту пересохло. Не веря своим глазам, он развернул их. Они… Поднял глаза на женщину.
- Они… они вернулись…
- Да. Я знаю, они важны для вас. Как были важны для Кристиана. Настолько, что он согласился заплатить за их возвращение своей жизнью. Но я не согласна с такой ценой. Поэтому возьмите себя в руки и помогите мне вернуть теперь уже его.
Ланс несколько секунд смотрел на ее полное решимости лицо, на горящие глаза.
- Сюда, - уже спокойным, собранным голосом ответил он ей и пошел на кухню. Ее каблучки торопливо стучали за его спиной.
Голова гудела так, словно ее несколько часов использовали вместо языка колокола. Сознание еще не до конца вернулось к нему, а он уже понял, что стоит на коленях, привязанный к какому-то столбу, руки заведены назад и крепко стянуты веревкой.
- Ну, давайте же, месье Рокье, возвращайтесь к нам, - прозвучал голос совсем рядом.
Кто-то подошел и остановился около него. Кристиан открыл глаза. Первое, что увидел, - деревянный пол, усыпанный то ли опилками, то ли сеном. Вдруг его схватили за волосы и резко подняли голову вверх. Из глаз посыпались искры, зубы заскрипели словно веками несмазываемые колеса. Вокруг него стояли несколько человек, слева заметил сидящего на стоге сена Омара, привычно хрустевшего пальцами. Какие-то балки, огромное деревянное колесо. Сарай? Ангар? Мельница?
За спиной послышались шаги. Кристиан не видел стоящего там человека, только почувствовал, как он остановился около него, присел рядом, коснувшись плеча.
- Я дам вам шанс, месье Рокье. Один телефонный звонок. Вы сможете убедить ее. Нам бумаги, ей – вас. Пойдет?
- Что-то не припомню телефон, - усмехнулся Кристиан, - в последнее время проблемы с памятью, знаете ли…
Мужчина обошел его и встал прямо перед ним. Державший его за волосы снова дернул его голову, прислоняя к балке. И тут Кристиан узнал его. Алафи Хафари, министр безопасности Ливии. Приехали…
- Скоро у вас будут проблемы с жизнью… - холодным металлом прозвучал голос Алафи, пока кто-то стоявший позади затягивал вокруг его лба и балки кожаный ремень, полностью лишая его возможности двигаться.
Где-то внизу живота образовалась тяжелая пустота, в которую было готово рухнуть его набирающее обороты сердце.
========== Жизни тоненькая нить… ==========
Ланс поставил перед Джоанной дымящуюся чашку кофе и посмотрел на часы. Сон отменяется.
- Он не придет, - сказала Джоанна, хотя до названного Кристианом времени оставалось еще десять минут, - надо звонить Жуберу.
- У меня есть только телефон секретариата, - вздохнул Ланс, - но ночью там никого нет.
Ничего не ответив, Джоанна достала из кармана мобильник и стала набирать номер. То ли что-то предчувствуя, то ли для подстраховки Кристиан назвал ей номер Жубера, который тот определил лично для связи с ним.
- Слушаю, - немного сонный, но собранный и весь во внимании голос Жубера прозвучал уже после второго гудка.
- Это я.
- Джоанна? – искреннее удивление человека, которого, казалось, ничем удивить невозможно. - Почему ты? Где Кристиан?
- Месье Жубер, можно я потом объясню. Вкратце. Бумаги у нас, уже в консульстве. Кристиан у них. Где – понятия не имею.
- Черт! – В трубке послышался шум, шебуршание, потом приглушенный голос куда-то в сторону: «Как хочешь, через пятнадцать минут у меня». – Да, Джоанна, - снова он вернулся к ней, - ты уверена?
- Да. Их было слишком много плюс собаки.
- Черт! Леон сейчас едет ко мне, будем думать. Сама как считаешь? Ты на месте, ситуацию лучше знаешь.
- Все хреново, - судя по звукам, Жуберу не понравился ее вывод. Он и ей не нравился. Лишь пятилетний опыт работы в похожих ситуациях помог ей сейчас собраться. - Они знают, кто он. Знают его настоящее имя и что он ваш человек.
- А вот это и плохо, и интересно одновременно, - было слышно, как Жубер вылез из кровати и, судя по звукам, мерял шагами комнату, - Кристиана и еще нескольких человек нет ни в общих базах, ни даже в тех, к которым есть доступ лишь у трех людей – меня, Брошана и президента.
- У вас есть еще база?
- Да, моя личная. Доступ к ней есть только у меня. Как они могли узнать о Кристиане?
- Не знаю, но вывод один – кто-то достал для них эту вашу базу. Где она хранится? Насколько надежна?
- Она есть в единственном экземпляре на моем ноутбуке, который всегда со мной. Только что в туалет его с собой не беру. Защищена тремя паролями доступа, которые придумывал и устанавливал Леон. В нем, как и в Кристиане, я никогда ни на секунду не сомневался.
- Кто-то взломал ваши пароли и скопировал базу. Они не ясновидящие, чтобы самим догадаться, кто Кристиан. Надо понять, кто и когда мог это сделать. Я не вижу другого способа найти Кристиана, как вычислить IP компьютеров, с которого и на который была послана информация о нем.
- Ты думаешь, они увезли его куда-то?
- Не знаю. Но если бы я была на месте тех людей, оставлять его в муниципалитете я точно бы не стала. А что может быть безопаснее их логова? Там их никто не найдет, и никто им не помешает расправиться с ним.
- Думаешь, он еще жив? Они сейчас злы… очень злы… Упустить документы за два дня до решающих переговоров. Черт, где же Леон!?
Жубер вздохнул, Джоанна молчала. Кому молиться, кого просить…
- Не понимаю, на что вы надеетесь, - Кристиан поднял глаза на Алафи, - бумаги для вас потеряны. Теперь с них глаз не спустят, а до встречи два дня. Вы проиграли, господин министр.
- Вижу, вы меня узнали. – Алафи невозмутимо сел на второй стог сена, рядом с Омаром. Тот хмуро хрустел пальцами.
- Я вообще не понимаю, что мы здесь делаем? - усмехнулся Кристиан. - Шантаж у вас не пройдет. Выторговать бумаги в обмен на меня у вас не выйдет, с вами никто говорить не станет. Вы же сами это понимаете.
- У меня к вам предложение, - Алафи вдруг неожиданно наклонился вперед и внимательно посмотрел на Кристиана. – Вы умный человек. Забудем о бумагах, Аллах с ними. Я предлагаю вам сделку, которая изменит всю вашу жизнь. Я предлагаю вам политическое убежище, хорошее место, счет в банке с шестью нулями в обмен просто на то, что вы расскажете о содержании этих бумаг на встрече в Дубае. Я уверен, вы изучили их.
- А я был о вас лучшего мнения, - покачал головой Кристиан.
- Не спешите, подумайте.
- Мне нет необходимости думать. Вам озвучить мой ответ или сами догадаетесь?
- Вы понимаете, что я убью вас?
- Конечно. Мы с вами не идиоты, господин министр. Понимаем и всю кухню, и все отношения. Каждый, кто, как мы с вами, крутится в этом, с самого начала знает, чем это может для него закончится. Не я первый, и увы, не я последний. Но знаете, что дает силы и приводит все новых и новых ребят, чтобы занять место тех, кто ушел, ушел не по своей воле? Осознание, что ты не песчинка в этом мире, а что-то можешь сделать, повлиять на таких, как вы, самоуверенных, живущих только жаждой власти и денег.
Кристиан говорил без пафоса, без надрывной трагедии в голосе, без наигранного драматизма. Говорил просто, спокойно, как говорит взрослый человек, однажды ступивший на непростую дорогу, прекрасно понимая все возможные последствия. Он никогда не считал себя героем или сверхчеловеком, был самым простым и далеко не самым лучшим в ДГСЕ. Знал ребят, которые такие операции прокручивали, таких соперников оставляли с носом, что вот про них как раз впору было снимать кино вместо экранизаций глупых комиксов. Но они зачастую оставались непризнанными героями, их имена не знал никто, кроме непосредственного руководства и президента. Им не говорили спасибо и люди, ради которых и для которых они рисковали жизнью, а порой и лишались ее, даже не знали, что своим утренним кофе, обеденным тихим сном где-нибудь в теньке у Эйфелевой башни или вечерней прогулкой с любимым человеком они обязаны им. Искреннее уважение и восхищение этими людьми по прошествии некоторого времени, что Кристиан провел в ДГСЕ, сменилось осознанием собственной причастности к ним, ощущением себя частью них. А потому он не мог предать их и себя, предать доверие живых и память мертвых.