В поле зрения никого нет.
К тому времени, когда я возвращаюсь на террасу, мой пульс успокаивается. Я снова надеваю туфли, беру еще один бокал шампанского и пробираюсь сквозь толпу, обратно в море красивых людей с идеальной кожей и в сшитых на заказ костюмах. Но даже здесь, в этом маленьком райском уголке на озере Комо, жизнь Сильвии и ее возлюбленного не идеальна. Это я поняла, подслушав их разговор в спальне. Я вижу Джакомо с седой гривой, который ухаживает за полудюжиной гостей, но Сильвии нигде не видно. Оглядывая толпу, я, наконец, замечаю ее. Она спускается по ступенькам террасы к озеру, и она одна.
Я следую за ней.
Каменные ступени сходят к ухоженной лужайке, которая спускается к кромке воды. Там я нахожу Сильвию, стоящую у плещущейся воды. Она повернута ко мне спиной, и ее силуэт обрамлен серебристым отражением от озера. Она смотрит на Комо, как женщина, оказавшаяся не на той стороне, страстно желая оказаться на противоположном берегу.
Она не слышит, как я подхожу к ней, и когда я говорю: “Привет, Сильвия”, она вздрагивает и поворачивается ко мне лицом. — Кто… я вас знаю?
— Ты меня не помнишь, не правда ли? — Неудивительно, что она забыла. Прошло слишком много лет, и я была всего лишь второстепенным игроком в ее жизни, кем-то настолько незначительным, что она едва ли замечала мое существование.
— Мне жаль, но я тебя не помню — говорит она.
— Моим мужем был доктор Дэнни Галлахер, лечащий врач Филиппа. Дэнни был в том самолете. Мы оба потеряли кого-то в тот день. По крайней мере, меня заставили в это поверить.
Она качает головой. — Я не понимаю. Почему ты здесь? После стольких лет, почему ты приходишь в мой дом и…
— Филипп Хардвик жив, не так ли?
Она замолкает. Здесь, у кромки воды, мы стоим в тени, и я не могу прочесть выражение ее лица, но я вижу ее силуэт, стоящий совершенно неподвижно.
— Нет — шепчет она.
— Ты знаешь, где он?
— Это невозможно. Он мертв.
— Это то, в чем они хотят нас убедить.
— В том самолете была бомба. Они все погибли, все семеро.
— Но в море нашли только два тела. Мы не знаем, кто еще был на борту, и кто мог сойти с самолета в самую последнюю минуту.
Она обнимает себя. Даже в полумраке я вижу, что она дрожит. — Если бы он был жив, я бы знала. Я бы почувствовала это. И почему он не позвонил мне? Почему он заставил меня думать, что он мертв?
— Именно так он остался жив, заставив всех поверить, что он мертв. Он все еще где-то там, Сильвия. Вероятно, живет под другим именем, с другой личностью.
— Нет. Нет, это неправда! Он бы не заставил меня так страдать!
Я слышу настоящую муку в ее голосе и, к своему удивлению, понимаю, что это не спектакль. Она действительно не знает, что Хардвик жив.
— Ты любила его — удивленно говорю я.
Она снова поворачивается к воде и тихо говорит: Конечно, любила.
— А он любил тебя?
— Я думала.. — Ее голова опускается. — Я верила, что он любил меня. Я верила стольким вещам.
— И все же он так и не связался с тобой? После крушения самолета ты ничего о нем не слышала?
— Нет.
— У тебя есть какие-нибудь предположения, где он сейчас?
— На дне морском. Это то, во что я верила тогда. И это то, во что я верю сейчас. — Она смотрит на меня. — Почему ты задаешь мне все эти вопросы? Кто ты на самом деле?
Мгновение мы просто смотрим друг на друга, две женщины, чьи жизни пересеклись таким образом, что мы обе пострадали, обе навеки в трауре.
— Я жена Дэнни Галлахера, — говорю я. — Это все, что тебе нужно знать.
Я поворачиваюсь и поднимаюсь обратно по каменным ступеням на террасу, пробираясь сквозь толпу красивых людей в великолепной одежде. Мой визит сюда многое прояснил: Сильвия действительно не знает, где Хардвик. Она действительно верит, что он мертв.
Я не знаю, где искать дальше.
Большинство людей, находящихся в бегах, не могут не искать знакомые места, но Хардвик слишком умен, чтобы возвращаться в свои старые убежища. Единственный способ оставаться невидимым все эти годы, — это не делать того, чего от него ожидают. Однако чего он не мог избежать, так это использования своих многочисленных оффшорных счетов на протяжении многих лет. Возможно, ему действительно нужны были эти средства, или он вернулся к посредничеству в новых сделках, но эти перемещения капитала не остались незамеченными Агентством. Это было его большой ошибкой. Это был ключ к тому, что он все еще жив.