Звонит мой сотовый.
Я не жду никаких звонков, и это необычно, что мне вообще кто-то звонит, потому что я поделилась своим номером мобильного с весьма небольшим кругом людей. Я опускаю взгляд на свой телефон и вижу имя Лютера Янта в идентификаторе вызывающего абонента. Он, наверное, звонит, чтобы еще раз поблагодарить меня за лисью шкурку, которую я подарила ему сегодня утром.
— Привет, Лютер. — отвечаю я, осознавая, что мои товарищи по ужину перестали разговаривать и прислушиваются. Это привычка, от которой мы, похоже, уже никогда не избавимся — подслушивать.
— Как там у тебя дела? — спрашивает Лютер.
— Я ужинаю в гостях у друзей.
— А, ну хорошо. Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
— А почему бы мне не быть в порядке? В чем дело?
— Прямо сейчас у тебя в доме творится какая-то неразбериха. Я услышал сирены и подумал, что, может быть, у тебя пожар или ещё что. Я только что вышел на свое крыльцо и вижу полицейские машины у тебя на подъездной дорожке. Сейчас Келли обуется и мы пойдем посмотрим.
— Нет, ни в коем случае. Вы оба держитесь подальше. Я прямо сейчас возвращаюсь домой. — Я кладу трубку и смотрю на четыре лица, уставившиеся на меня. — Мне нужно идти. Что-то случилось в моем доме.
Деклан откладывает салфетку. — Я пойду с тобой.
— Нет, пожалуйста. Продолжайте ужинать без меня. Я сама разберусь.
Тем не менее, Деклан провожает меня до входной двери. В нем всегда была нотка старомодной вежливости. Возможно, это связано с тем, что он сын дипломата, или с тем, что он вырос в швейцарских школах-интернатах, детство которых так отличалось от моего собственного. Мое детство научило меня, что я никогда не должна полагаться на помощь мужчины; Деклан же вырос, веря, что помочь нуждающейся женщине — его мужской долг.
— Брось, Мэгги, меня не затруднит поехать вместе с тобой, — говорит он — если назревают какие-то неприятности, ты не должна разбираться с ними в одиночку.
— Разумеется, не буду, только не с полицейскими машинами на моей подъездной дорожке. Но спасибо тебе.
Когда я уезжаю, он все еще стоит на крыльце и смотрит мне вслед. Я испытываю почти облегчение, когда он наконец исчезает из виду, и я могу сосредоточиться на том, что, возможно, происходит в моем доме. Могла ли я оставить плиту включенной? Кто-нибудь пытался вломиться внутрь? Что бы это ни было, я предпочитаю разобраться с этим самостоятельно.
Когда я сворачиваю на свою частную дорогу, я вижу синие огоньки, мелькающие среди деревьев. Две полицейские машины. Лютер не преувеличивал; должно было произойти что-то по-настоящему серьезное, чтобы обе патрульные машины Пьюрити приехали к моему дому. Я подъезжаю к одному из патрульных автомобилей и выхожу в похожие на стробоскопы вспышки габаритных огней. Моему вниманию сразу же предстаёт причина, по которой здесь находится полиция.
На моей подъездной дорожке лежит тело. Яркий свет фар патрульной машины освещает лицо женщины. Лицо, которое я сразу узнаю. Бьянка лежит на спине, ее глаза обращены к небу, руки раскинуты по бокам, как будто ее распяли. На ней та же одежда, в которой она была сегодня днем, когда стояла у меня на кухне: узкие черные брюки, облегающий синий жакет, ботинки на шнуровке. У нее во лбу пробиты два пулевых отверстия. Двойное нажатие. Казнь.
Трое полицейских в форме стоят и смотрят на меня, двое мужчин и женщина. Все они молоды и гораздо больше привыкли раздавать штрафы за нарушение правил дорожного движения или помогать заблудившимся туристам. В нашей деревне Пьюрити почти не бывает убийств, и в тех редких случаях, когда это происходит, полиция обычно знает, кого арестовывать. Мужа. Бойфренда. Эта ситуация выбила их из колеи, и они смотрят на меня так, как будто у меня есть ответы на все вопросы.
— Вы здесь живете, мэм? — спрашивает женщина-полицейский. Она крепкая блондинка, с волосами, завязанными сзади в строгий конский хвост. Несмотря на свою молодость, у нее властный вид, и она, очевидно, старший офицер в этой троице. Властная, но все же достаточно вежливая, чтобы называть меня "мэм", уважительным тоном, каким обращаются к старушке.
— Да. Я Мэгги Берд. Я владелец этой фермы. А как вас зовут?
— Джо Тибодо, полиция Пьюрити. И сами видите, что…
— На моей подъездной дорожке лежит мертвая женщина.
Она замолкает, очевидно, застигнутая врасплох моей прямолинейной оценкой. Возможно, она ожидала от меня большего драматизма — крика, рыданий, судорожных всхлипов, в общем чего-то большего, чем я выказываю, но драматизм не в моей натуре. Вместо этого я спокойно оцениваю ситуацию. Я смотрю на руки Бьянки, отмечая, что обе они в синяках и почернели, ее пальцы согнуты и вывернуты под гротескными углами.