Никого. Я поставил «дженсен» между двумя припаркованными автомобилями, вышел и зашагал прочь. Впереди уже сияла огнями Третья авеню. Я осторожно оглянулся – не потому что ожидал слежки, а потому что осторожность никогда не бывает лишней.
Остановил такси. Сел:
– Отель «Плаза».
Водитель покрутил счетчик, нацарапал место назначения, и мы отправились. Машина была грязная даже по нью-йоркским стандартам, и интерьер выглядел так, словно в свободное от перевозки пассажиров время такси сдавалось в аренду и служило обезьянником в Центральном зоопарке.
Мы проехали пять кварталов.
– Я выйду здесь.
– До «Плазы» отсюда не близко, приятель. – Таксист оглянулся, посмотрел на меня, и по выражению его лица стало ясно, что даже он, владелец этого сортира на колесах, рад избавиться от промокшего и вываленного в грязи обломка человечества. – Доллар и сорок центов.
Я сунул ему две промокшие долларовые бумажки:
– Сдачи не надо.
– Эй, и что мне с ними делать? Повесить сушиться?
– Нет. Купи себе новую тачку.
Он отъехал, сердитый, бормоча ругательства на том наречии, что характерно для нью-йоркского извозчичьего братства.
Пройдя до конца квартала, я остановил другое такси, двигавшееся в противоположном направлении. Еще раз огляделся. Сел:
– Отель «Травелодж», аэропорт Кеннеди.
Расслабившись на заднем сиденье, я и не заметил, как оказался на месте и уже через полчаса стоял в номере, снятом мистером и миссис Уэбб.
Сампи сердилась. По-настоящему. Такой злой я ее раньше не видел.
– Ты сумасшедший. Точно сумасшедший. Совсем, на хрен, с катушек съехал. Или беглый преступник. Не знаю. Лично я думаю, что ты спятил.
Я решил, что сообщать ей не самые приятные новости насчет машины сейчас не лучшее время.
– Успокойся.
– Успокойся? Успокойся?! Хочешь, чтобы я, на хрен, успокоилась?!
На столике, рядом с которым стояла Сампи, лежал тяжеленный телефонный справочник. В симпатичном переплете из искусственной кожи, с надписью «Травелодж» золотыми буквами. Им-то Сампи и запустила в меня. За справочником последовали два стеклянных подноса с той же фирменной надписью. Потом ее сумочка. Мне удалось увернуться от всего, кроме сумочки, которая попала в живот. На пол хлынул водопад: ключи, тампоны, записная книжка, губная помада, зеркальце, пудра, шариковый дезодорант, парковочные талоны и мышеловка.
– Это еще что?
– Мышеловка, что ж еще?
– Зачем она тебе?
– Зачем? Мышей ловить. Таких маленьких, сереньких, с длинными хвостиками – пи-и-и, пи-и-и… Вылезают из дырок в стене, бегают, едят сыр.
Я поднял сумку и, порывшись, отыскал пачку «Мальборо» и зажигалку «Зиппо» в платиновом футляре с гравировкой. Вытряхнул сигарету, щелкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся, наполнив легкие сладковатым дымком и бензиновыми парами. Опустился на кровать. Вид у меня был, наверное, страшноватый.
– Извини, – сказала Сампи и, подойдя, обняла меня и села рядом. – Ты весь мокрый. Еще простудишься, чего доброго. Ты ведь не хочешь простудиться.
Она была права. Простудиться я не хотел. Сампи помогла мне стянуть мокрую одежду, после чего я забрался в кровать, лег между двумя свежими, восхитительно чистыми простынями и закрыл глаза. В планах у меня был долгий, долгий сон.
– Карманники.
– Что?
– Воры-карманники. Мышеловка для них. Для карманников.
– Зачем карманникам мышеловка?
– Обманка. Я открываю мышеловку, кладу ее в сумку, вор сует руку – щелк! – и попался! Пальчики прищемил.
– И кто же поделился с тобой такой замечательной идеей?
– Одна подруга. Она пользовалась мышеловкой несколько лет.
– А если забудешь и сунешь собственный палец?
За вопросом последовало долгое молчание. Меня потянуло в сон. Ответа я так и не услышал.
Глава 7
Все началось однажды утром в Париже, чуть более шести лет назад. Тот день стал первым по-настоящему теплым днем в году. Весна уже несколько недель поворачивала к лету и в тот день повернула окончательно. Париж был хорош, что-то особенное ощущалось в самом воздухе. Автомобили катились чуточку медленнее, окна, месяцами остававшиеся закрытыми, распахнулись, и гуляющие смогли наконец продемонстрировать новые, летние наряды. Кафе снова выступили на тротуары вместе с подносами, заставленными бутылочками «Перно», и официантами в белых рубашках с короткими руками и черных жилетках.
Всем этим благолепием я наслаждался, сидя за столиком на Елисейских Полях. Хороший кофе, хорошая сигарета и чертовски хорошенькие девушки – по крайней мере девять из десяти, проходившие мимо меня по улице. Чуть дальше, на парковочной линии между тротуаром и дорогой стояла моя машина. Старенький, но вполне еще в форме «Ягуар-ХК120». Немного припорошенный пылью, но тем не менее он прижался к бордюру, откинув крышу, и его четырнадцатифутовый корпус цвета полуночи привлекал куда больше взглядов, чем соседние «Феррари-GТВ308» и «порше-турбо».