Бланкам не было конца, как и машинописным копиям под ними и подлежащим заполнению колонкам в этих бланках. Я бы сделал все сам ровно за десять минут с помощью пары компьютеров Ай-би-эм и трех дюжин секретарей, но, к сожалению, город Нью-Йорк мог предложить только старую, видавшую виды механическую печатную машинку «Оливетти» со сбитой «т» в нижнем регистре и два указательных пальца, прикрепленные к восемнадцати стоунам жирной плоти в форме столь замызганной, что один вид ее мог вызвать анорексию даже у платяной моли. Ловкость полицейского в извлечении остатков завтрака из зубов одним пальцем, ковырянии в носу другим и в ухе третьим и при этом еще и печатании четвертым производила сильное впечатление; жаль только, что более всего страдало именно печатание.
Кофе приносили в емкостях, на фоне которых британские пластиковые стаканчики выглядели бы королевским фарфором. Ни кнышей, ни пончиков там по воскресеньям не водилось, а все прочее не стоило и пробовать, проинформировал меня местный эксперт по пончикам, но зато имелась пуэрториканская танцовщица гоу-гоу, делавшая минет в мужском туалете наркопритона в Гарлеме, и если меня интересует… Прозвучало это не слишком заманчиво.
Клавиши стучали с запинками, сопровождавшимися негромким проклятием, когда полицейскому приходилось вручную вставлять нижнюю «т», и меня стало понемножку клонить в сон. Очнувшись, я обнаружил, что к своим козявкам и завтраку Суперпечатник «Оливетти» добавил еще одну проблему: какой-то идиот принес ему коробку со свиными ребрышками в медовом соусе.
Несколько часов спустя последнее ребрышко улетело в мусорную корзину, а машинка выдавила из себя последний лист. Я прочитал и поставил в нужном месте подпись, он прочитал, поставил свой «X» и тут же его смазал. Мне пожали руку, меня похлопали по спине и назвали хорошим парнем. Я бесстрашно вступил в схватку со злоумышленником, завладел его оружием, застрелил, а потом благоразумно позвонил в полицию и заполнил бланки. Мое присутствие на дознании необязательно, и, если я потружусь освободить помещение, нью-йоркская полиция с удовольствием и за просто так доставит меня домой в патрульной машине.
Я устал как собака и хотел только одного: убраться из участка и завалиться в постель. Я вышел на улицу, вдохнул холодный воздух, посмотрел на пар, вырывающийся из-под крышки люка, и прислушался к далекому шуму машин и завыванию сирен. Мир и покой. Темнело. Кое-где уже зажглись лампы, остальные мигали, силясь сделать то же самое. Сампи, наверное, уже у себя, вернулась после ланча с братом, невесткой и тремя их детьми – у них был дом в Мамаронеке. Нормальная рутина нормальной жизни.
У тротуара остановилась машина с четырьмя здоровенными копами. Вид у них был настороженный. Странно, но иногда что-то такое можно определить всего лишь по теням или силуэтам. Один из тех, что сидели сзади, вышел и открыл мне дверцу, потом сел сам. В результате я оказался аккуратно зажатым между двумя парнями в форме. Такими большими и уютными. Я откинулся на спинку засаленного винилового сиденья, вдохнул запах пластика и несвежих сигарет, свойственный большинству американских машин, и прислушался к тяжелому шороху шин, производимому всеми американскими машинами. Я расслабился и уже собрался потрепаться со своими спутниками, когда что-то твердое и тонкое проскользнуло между моими бедрами и решительно уперлось в мое правое яйцо.
– Даж ни птайсь.
Что, по их мнению, я мог попытаться? Не знаю. Даже если бы они вдруг потеряли сознание, выбраться из машины я смог бы, только просверлив дыру в крыше. Расслабленность улетучилась, я мгновенно взбодрился, но ощущал давящую, опасную усталость, и это не сулило ничего хорошего.
Глава 3
Одна моя половина испытывала мучительный соблазн не беспокоиться, не пытаться выяснить, кто они такие, куда меня везут и какие у них планы, а просто вырубиться, дать им сделать что они хотят, и, как говорится, пусть будет что будет.
Другая же половина, та, что три десятка лет не позволяла мне сыграть в ящик, ни о чем таком и слышать не желала. И в глубине души я был этому рад.
«Познай врага своего», – говорит Библия. В течение восемнадцати месяцев интенсивной подготовки в Хайленде шесть лет назад мне часто говорили то же самое. Я изучал их, слушал их треп: ничего особенного – у спецов в разговорном отделе яичница вместо мозгов; главная тема – какой поворот, первый, второй или третий, ведет к Генри-Хадсон-Парквей. Считать до трех там умели.
Эти были головорезами. Четыре здоровенных наемных головореза. И что-то подсказывало, что они не ошиблись, взяв меня. Я уже почти слышал шум бетономешалки в багажнике, готовившей быстросохнущий бетон для пары тесных ботинок девятого с половиной размера.