Во время моего отчета Смайли помалкивал, только сидел и слушал да изредка поглядывал на меня, как сова, сквозь очки в толстой оправе. Но когда все закончилось, он мне предложил пройтись по саду, который казался нескончаемым и переходил в парк. Мы разговаривали, присаживались на скамейку, снова куда-то шли и опять садились, продолжая беседу. Ваша матушка жива-здорова? Спасибо, Джордж. Ноги не слушаются, а так в порядке. А медали отца вы храните? Моя мать, ответил я, протирает их каждое воскресенье, что было правдой. Я умолчал о том, что она иногда вешает их на меня и плачет. А вот о моих девушках он, в отличие от Джека, не спрашивал. Видимо, из соображений безопасности не задавал лишних вопросов.
Вспоминая сегодня этот разговор, я не могу отделаться от ощущения, что он мне себя предлагал в качестве приемного отца, каковым и стал со временем. Хотя, возможно, он это так не воспринимал. Однако факт остается фактом: когда он задал мне решающий вопрос, я почувствовал себя дома, хотя мой дом находился в Бретани, по ту сторону Ла-Манша.
— Мы тут подумали, — сказал он отрешенно, — не захотите ли вы перевести наши отношения на регулярную основу? Люди, работавшие на нас на стороне, не всегда одинаково комфортно ощущают себя внутри коллектива. Но вы, как нам кажется, впишетесь. Платим мы не очень много, и карьеры, бывает, прерываются. Зато мы считаем это по-настоящему важным делом. Главное, чтобы человека больше волновала цель, а не средства.
Глава 2
Мое фермерское хозяйство в Ле-Дёз-Эглиз состоит из прямостоящего, ничем не примечательного гранитного manoir[3] XIX века, обветшалого коровника с каменным крестом на коньке крыши, развалин фортификационных сооружений забытых войн, старого каменного колодца, ныне не используемого (а когда-то бойцы Сопротивления прятали там от нацистских оккупантов оружие), такой же старой выносной печи, допотопного пресса для изготовления сидра и пятидесяти гектаров равнодушного пастбища, спускающегося к морским скалам и побережью. Эта ферма принадлежала семье на протяжении четырех поколений. Я — пятое. Ни достойным, ни выгодным приобретением ее не назовешь. Из окна гостиной я вижу справа узловатый шпиль церкви XIX века, а слева — белую одинокую часовню, крытую соломой. Между ними расположилась деревня с соответствующим названием. В Ле-Дёз-Эглиз, как и во всей Бретани, ты или католик, или неверующий. Я — неверующий.
Чтобы добраться до нашей фермы из Лорьяна, надо проехать около получаса вдоль южного побережья по дороге, которую зимой обступают худосочные тополя, мимо останков выстроенной Гитлером «Атлантической стены»; разобрать ее не представляется возможным, поэтому она быстро приобретает статус современного Стоунхенджа. Через тридцать километров ты начинаешь выглядывать слева пиццерию с гордым названием «Одиссей», а вскоре, уже справа, появится зловонное кладбище старых автомобилей, где пьяный бродяга, по ошибке получивший при рождении имя Оноре[4] (мать рекомендовала мне всячески его избегать), но больше известный среди местных как Вонючий Карлик, приторговывает антикварными вещицами, использованными покрышками и навозом. После облезлого знака с надписью «Делассю» (семейная фамилия моей матери) ты сворачиваешь на разбитую колею и, попадая в выбоины, бьешь по тормозам либо на полной скорости ловко лавируешь между ними, как это делал почтальон месье Дени. Так он и поступил в то солнечное утро ранней осени — к негодованию кур во дворе и величайшему безразличию Возлюбленной, моей любимой ирландской сеттерши, слишком занятой своим недавним пометом, чтобы обращать внимание на мелкие человеческие слабости.
А что до меня, то когда месье Дени, он же Генерал по причине высокого роста и некоторого сходства с президентом де Голлем, вышел из желтого фургона и стал подниматься на наше крыльцо, мне хватило одного взгляда, чтобы понять: письмо, которое он сжимает в своей узловатой руке, — это весточка мне из Цирка.
Поначалу это меня не встревожило, скорее позабавило. Есть в британской секретной службе вещи неизменные. Например, крайняя озабоченность внешним видом почтовой корреспонденции. Чтобы она выглядела не слишком официально или формально — для прикрытия это не годится. Конверт не должен быть прозрачным, предпочтительно линованный. Белый цвет бросается в глаза, поэтому лучше цветной, но без игривых оттенков. Тусклый синий либо серый — вот это приемлемо. В данном случае конверт был светло-серого цвета.