Большевики, несомненно, согласились бы со второй частью этого высказывания. Окруженные со всех сторон: англичанами в Архангельске, белыми армиями в Сибири, в Польше, на Украине и в Эстонии, имея в тылу Дьюкса, Рейли, Хилла и ещё нескольких менее значительных британских агентов, действовавших в атмосфере хаоса и неразберихи, царивших в стране в первое время после революции, большевики были склонны видеть врагов всюду. Перед тем как рассмотреть более пристально их реакцию и важность её влияния на дальнейшее развитие мира разведывательных служб, нам необходимо коротко упомянуть ещё об одном британском агенте, которого большевики обвиняли в том, что он чуть не задушил революцию, – о Роберте Брюсе Локкарте.
Локкарт, шотландец по происхождению, впервые приехал в Москву в 1911 году в качестве вице-консула. Здесь он играл в футбол, выучил русский и, несмотря на молодость (американцы называли его мальчик-посол), во время войны был назначен генеральным консулом. После революции, когда Англия прервала дипломатические отношения с Россией, Локкарт вернулся в Москву в качестве британского агента – компромиссный вариант при отсутствии официальных отношений, устраивающий обе стороны. Такое двусмысленное положение вполне устраивало Локкарта, поскольку, вне всякого сомнения, он работал и на СИС.
Локкарт был знаком с Троцким, жал руку Сталину и сначала вполне сочувственно относился к большевикам и их целям. «Я не мог инстинктивно не понимать, что за их мирной программой и фанатичной экономической программой стояли идеалистические идеи коммунизма, поднимавшие их значительно выше обычного движения люмпенов, ведомого германскими агентами, – писал Локкарт. – В течение многих месяцев я жил бок о бок с людьми, работавшими по восемнадцать часов в сутки, движимыми тем же духом самопожертвования и отказа от земных радостей, которым были движимы пуритане и первые иезуиты»(17). Но как преданный сын своей страны, Локкарт отодвинул личные чувства на задний план и постарался дать своему правительству наиболее правильные советы относительно проводимой им политики. Так, например, когда встал вопрос о возможной интервенции в Россию, Локкарт выступил против, но при этом заявил, что, если все же Британия решится на военное вмешательство, ей придется задействовать крупные силы.
К его словам, однако, не прислушались. «Интервенция была ошибкой, – писал Локкарт. – То. что интервенция была начата при столь безнадежно неравном соотношении сил, является примером бесхребетности, использования полумер, а это при данных обстоятельствах становилось преступлением». Частично вину за это Локкарт возлагал на работавших в России сотрудников СИС, о которых он был весьма низкого мнения. «Покупка информации толкает на её придумывание. Но даже выдуманные сведения менее опасны, чем честные доклады людей несомненно храбрых и одаренных лингвистическими способностями, но не умеющих формировать надежное политическое суждение». Основной претензией Локкарта к офицерам СИС, и особенно к Сиднею Рейли, было то, что они смогли убедить Лондон, будто все, что необходимо для уничтожения большевиков, – это деньги и горстка британских солдат, и, если все это будет предоставлено, граждане России поднимутся против своих правителей и контрреволюция победит за одну ночь. В своих докладах Локкарт пытался объяснить, что такой оптимизм ничем не оправдан, но в результате только нажил себе врагов в руководстве Министерства иностранных дел, и миссис Локкарт пришлось предупредить своего мужа из Лондона, что его карьера находится под угрозой.
Локкарт, несомненно, тоже погрузился в мир заговоров и контрзаговоров, характерных для того периода истории. Сорок лет спустя он писал: «Россия оказала огромное влияние на мою жизнь. Даже сейчас она преследует меня, как неверная любовница, от которой я не могу избавиться».
Этого нельзя забывать при оценке роли Локкарта в «латышском заговоре» или, как его называют русские, «заговоре Локкарта». Двое латышей, Берзинь и Шмидхен, офицеры латышского полка, который, как мы уже упоминали, охранял советских лидеров, явились к Локкарту. Позже Локкарт утверждал, что они хотели лишь получить разрешение отправить курьера к генералу Пулу, командующему британскими интервенционными силами в Архангельске, чтобы договориться о сдаче в плен, и Локкарт согласился свести их с Рейли, который мог помочь это организовать. Двумя днями позже, согласно Локкарту, Рейли сказал ему, что хочет попробовать совершить нечто более значительное: при помощи латышей начать контрреволюцию. Локкарт пишет, что посоветовал Рейли «не затевать столь опасного и сомнительного дела», после чего тот ушел в подполье, и Локкарт его больше никогда не видел.
По версии Рейли, он давно уже разрабатывал план контрреволюционного переворота, и в Москве 60 тыс. белогвардейских офицеров только ждали сигнала. Когда Локкарт познакомил его с двумя латышами, Рейли сообразил, что наконец-то ему представилась возможность, которую он так долго ждал. Латыши были наемниками; он предложит им больше денег, чем большевики, и последний оплот режима падет. Вскоре Рейли получил несколько сотен тысяч рублей и начал регулярно выплачивать деньги латышам, дорабатывая свой план переворота. Для успешного его выполнения было необходимо, чтобы Ленин и Троцкий одновременно оказались в Москве, тогда Рейли бы дал сигнал и латышская гвардия захватила обоих большевистских вождей и провела бы их по улицам города, «чтобы все могли убедиться, что тираны арестованы». Одновременно 60 тыс. офицеров встали бы под знамена Юденича и временное правительство, в которое должны были войти генерал Юденич и двое друзей Рейли, взяло бы власть в свои руки. Такое же восстание должно было произойти в Петрограде, сигналом к нему должен был послужить арест руководителя Петроградской ЧК Урицкого.
Рейли заявлял, будто бы Локкарт ничего не знал об этом плане. Но представляется слишком маловероятным, что Рейли мог затеять заговор такого масштаба, не получив на это официальное «добро» если не прямо из Лондона, то, по крайней мере, от британского представителя в России. Много лет спустя Локкарт признал, что ему было известно о планах Рейли значительно больше, чем он говорил ранее.
Что касается самого заговора, то здесь все с самого начала пошло наперекосяк. Петроградские заговорщики не стали дожидаться своих московских коллег, и 30 августа 1918 года Урицкий был застрелен в своем кабинете. В тот же вечер молодая эсерка Дора Каплан дважды в упор стреляла в Ленина, выходящего с митинга на одном из заводов в Москве. Одна из пуль пробила легкое, вторая засела в шее, возле главной артерии, и, хотя Ленин и не был убит на месте, вначале шансы на то, что он выживет, были ничтожны. (Он поправился, но его здоровье было подорвано, и он умер в 1924 году.) Большевики отреагировали мгновенно. Сотрудники ЧК вломились в британское посольство в Петрограде. Капитан Кроми, морской атташе, оказал сопротивление, застрелив чекиста, и сам был убит. Все сотрудники посольства были арестованы, восстание латышей сорвалось, 60 тыс. офицеров не двинулись с места, и Рейли, спасая свою жизнь, бежал из России.
Почти пятьдесят лет спустя русские заявили, что им было известно практически все. В 1966 году в советской печати было опубликовано интервью с одним из латышей, принимавших участие в этом деле, Шмидхеном (подлинное имя – Ян Буйкис. – Ред.), который сообщил, что в то время он работал в ЧК и получил задание внедряться в контрреволюционные группировки(18). Шмидхен сказал, что он и Берзинь встретились с Кроми в ночном клубе, где тот познакомил их с Рейли, который в свою очередь отправил Берзиня и Шмидхена в Москву к Локкарту – маленькое, но существенное отличие от версий Рейли и Локкарта. Если версия Шмидхена правдива, то получает объяснение быстрый арест Локкарта (которого затем обменяли на советского представителя в Лондоне Максима Литвинова) и попытка арестовать Кроми[9].