– Ты че не дал мне разбить рожу этому патлатому дауну с заточкой?! – вместо благодарности прошипел Колька, вырывая свою руку из пальцев шотландца. – Ты мне кто – нянька?!
Алесдейр от души захохотал. Сквозь смех произнес:
– Ты настоящий шотландец, Ник! Но я побоялся, что тебя зарежут – Кавендиши приняли тебя за Глэнна, я как-то не сообразил, что у тебя рубашка их расцветки… Да, и никакие они не МакДауны, ты ошибся. МакДауны живут на самом севере…
Колька задержал дыхание, закрыл глаза и заставил себя сосчитать до пяти. Потом развел руками:
– Проехали. Мы сюда залезли спать? А эти стражи порядка сюда не припрутся?
– Зачем? – удивился Алесдейр, зевая и потягиваясь. – Смотри, все уже закончилось.
Действительно, драка внизу улеглась после того, как наиболее активных ее участников – в их числе, к злобной радости Кольки, всех троих Кавендишей – выволокли наружу. Оттуда еще доносились вопли, но оставшиеся посетители успели рассесться по скамьям и вернуться к разговорам, выпивке и еде. Колька взглянул на место, где им предстояло спать, и тяжело вздохнул – на балконе была навалена солома, и на ней плотным рядом лежали люди разного возраста и разной национальности. Большинство не соизволили проснуться, храп стоял на разные голоса и спорил в навязчивости с тяжелой жаркой вонью: все запахи снизу скапливались под крышей.
– Мда, – сказал Колька. – А…
– Если бы у нас были деньги – можно лечь в отдельной комнате с очагом и постелью. Но денег у нас нет, – здраво объяснил Алесдейр и, подумав, добавил: – А вы, люди из Руси, привередливые. Отец Ян рассказывал, что у вас даже едят не только ложками, но еще и какими-то маленькими вилами, это правда?
– Правда, – буркнул Колька. – Давай ложиться уже, а?
– Давай, – согласился Алесдейр и разматывая свой плед, протиснулся вдоль стены куда-то в середину ряда спящих, где бесцеремонными пинками расчистил кое-какое место. Колька последовал за ним.
Солома здорово слежалась и попахивала прелым, но ее было много, так что лежать оказалось не жестко. Колька уже хотел было сообщить об этом Алесдейру, но язык не ворочался, и мальчишка даже не успел понять, что спит.
Перед носом у Кольки был крепко сжатый кулак – грязный и исцарапанный, но самый настоящий. Проснувшись, Колька уже с минуту сонно рассматривал этот кулак и размышлял о сложностях жизни, и том, до чего противно во рту и как сильно чешутся ноги выше кроссовок.
Когда эти мысли исчерпали себя, Колька перевернулся на спину и сел.
Снаружи было почти светло. людей слева и справа стало поменьше; внизу женщины, вяло работая метлами, убирали прямо за распахнутую дверь мусор. Человек десять – то ли припозднившиеся завсегдатаи, то ли ранние пташки – сидели за столами. Хозяин подпирал стойку. Алесдейр спал – это его кулак Колька и созерцал перед сном, проснувшись.
А ноги чесались потому, что во сне штанины джинсов задрались, и на открывшейся коже даже сейчас мирно сидели три блохи.
– Во блин, – слегка передернулся Колька, но, прежде чем сбить блох, пощупал шпоры – они были на месте.
Переступая через спящих (и иногда на них наступая, на что те, впрочем, не обращали внимания – даже не просыпались!), Колька спустился вниз. Хозяин приветствовал его вялым жестом, Колька, непринужденно почесываясь, осведомился:
– Сортира у вас, конечно, нет? Мне по-большому.
– Есть обещанный завтрак, – хозяин зевнул – в бородище открылась ужасающих размеров зубастая яма.
– Ясно, – вздохнул Колька…
…Хорошо, что около выгребной ямы позади "Пляшущего волынщика" росли солидные лопухи…
…Алесдейр еще не проснулся. С удивлением ощущая, что выспался, и неплохо, Колька подпер косяк двери и подмигнул вчерашней служанке – та фыркнула и отвернулась. Очевидно, мальчишка ее разочаровал. Потом на глаза Кольке попался тип в грязном одеянии – он спал под одним из столов в обнимку с чем-то, напоминающим гитару, только с овальным корпусом и г-образным грифом.
– Это кто? – уже по-свойски обратился Колька к хозяину.
– Менестрель, странствующий певец, – пояснил тот. – Ввалился заполночь уже пьяный, клялся, что споет за уплату, да вот нажрался, как настоящий англичанин, и свалился под стол. Чистые убытки с этим народцем – певцами, да монахами, жрут и пьют в три горла, а платят – как курица доится.
Он еще что-то говорил, но Колька, которому пришла в голову неожиданная и светлая мысль, уже подошел к спящему, нагнулся и забрал у него инструмент – тот и не колыхнулся. Мальчишка присел на скамью верхом, подергал толстоваты струны, подкрутил деревянные регуляторы и опробовал этого предка гитары на одной из мелодий Стинга, поминая добрыми словами отца, который позапрошлым летом научил Кольку азам гитарного искусства. Правда петь на людях Колька стеснялся – особенно если слушали девчонки. Но тут случай другой. Он помолчал, постукивая пальцами по исцарапанному корпусу, и выдал из старого мультику – песня оказалась подходящей:
– Колька изобразил эффектный перебор и повысил голос:
Еще при первых звуках звонкого мальчишеского голоса головы посетителей начали заинтересованно поворачиваться к певцу. Окончив припев, Колька обнаружил, что к нему начинают подсаживаться. Для здешних он пел по-шотландски, но среди слушателей были и англичане – очевидно, понимавшие язык своих врагов. Ободренный вниманием, Колька продолжал выступать:
Во время припева Колька сам себя не слышал – его подхватили хором, слушатели оказались благородными и невзыскательными. Вокруг Кольки собралась толпа, и при всеобщем одобрении он спел третий куплет, после чего мальчишку раз тридцать стукнули по спине, а к его ногам набросали очень даже солидное количество монет, требуя лишь одного – спеть еще "из новенького". Колька пропел (в сокращенном варианте) "Я начал жизнь в трущобах городских", а потом, едва он начал из Цоя:
– вокруг все притихли, когда же он закончил – разразились воплями и улюлюканьем, выражавшими полное одобрение. Колька еле отвертелся от дальнейшего исполнения, сославшись на то, что надо поесть.
Хозяин смотрел на него задумчиво. Колька отставил свой инструмет и выслушал замечание:
– По-божески надо бы заставить тебя заплатить за завтрак. Ты выручил побольше моего.
– Заплачу, – пообещал Колька, – если завтрак не будет похож на вчерашнюю кормежку.
– Накормлю до отвала и бесплатно, – неожиданно предложил трактирщик, – если согласишься сегодня вечером спеть для посетителей.
Колька не успел ни согласиться, ни отказаться. Он как раз увидел голову Алесдейра – взлохмаченную больше обычного – над перилами, собирался махнуть ему, но голова вдруг исчезла, а хозяин, опустив глаза, отступил в сторону со словами:
– Благородный сэр…
И Кольке поплохело.
Рыцаря он узнал сразу, хоть и видел его все один раз в жизни, да и то недолго. Сейчас он был без доспехов, в тугой коже, но в накидке с крестами, меч и кинжал в широких перевязях оставались при нем. За плечом рыцаря стоял мальчишка-оруженосец – он смотрел на Кольку со скучным презрением как сынок "нового русского" на сына профессора ВУЗа. Колька ответил многообещающим взглядом и обратил внимание, что у входа в зал, широко расставив ноги, замерли трое лучников.
– Ты неучтив, – сказал рыцарь, и Колька его понял – значит, говорит по-шотландски. – Не поднялся, не назвал себя…