Из сборища больших эгоистов, тем более подвыпивших, не могло возникнуть доброжелательное общество. Каждый из этих странных людей считал собственной заслугой те толпы, что ежедневно посещали цирк Копо. Вот и сейчас, разогретые хорошим бургундским вином, они не уставали это подтверждать. Их индивидуальные эго сердито гремели все разом, будто камни в мешке. Это был порох, которому хватило всего одной искорки.
— Я большой, я очень большой человек! — сонно пробормотал Эркюль Гиппо. — Женщины любят меня. Прекрасные маленькие создания бросают своих мелких мужей, чтобы прийти и посмотреть на Эркюля Гиппо в цирке Копо. Ха, и когда они возвращаются домой, то всегда смеются над ними. «Можешь поцеловать меня, когда подрастешь», — говорят они своим возлюбленным.
— Здесь есть женщина, которая вовсе тебя не любит, жирный ты бык! — крикнула мадемуазель Люпа, сидевшая сбоку от гиганта над своей костью. — Твоя огромная туша — это всего лишь еда, потраченная зазря. Дурень ты, женщины ходят не ради того, чтобы увидеть тебя! С таким же успехом они могли бы таращиться на скот, который плетется по улицам. Они отовсюду приезжают, чтобы увидеть представительницу своего пола, причем не какую-нибудь кошку!
— Совершенно верно, — примирительно воскликнул Папа Копо, улыбаясь и потирая руки. — Не кошку, мадемуазель, — волчицу. А у вас есть чувство юмора! Как забавно!
— Да, у меня есть чувство юмора, — согласилась мадемуазель Люпа, возвращаясь к своей кости, — и острые зубы. Пусть грешная рука не грешит слишком близко!
— Вы, мистер Гиппо и мадемуазель Люпа, оба неправы, — произнес голос, как будто исходивший с крыши. — Конечно, в отличие от меня, на которого люди и приходят поглазеть!
Все подняли глаза на надменное лицо Гриффо, человека-жирафа, чья голова покачивалась из стороны в сторону на длинной трубоподобной шее. Это сказал он, хотя глаза его все еще были закрыты.
— Категорически не согласна! — воскликнула мадам Самсон. — Мои маленькие прелести еще ничего не сказали на этот счет! — Она подняла двух удавов боа, в дурмане дремавших на ее коленях, и потрясла ими, будто кнутами, перед гостями свадьбы. — Папа Копо прекрасно знает, что только благодаря этим маленьким волшебникам, Марку Антонию и Клеопатре, на представление так хорошо ходят люди!
Хозяин цирка, которому это было адресовано, насупившись, растерялся. Он почувствовал, что попал в затруднение. С этими уродцами было трудно найти общий язык. Почему он оказался таким дураком, что пришел на свадебный банкет Жака Курбе? Что бы он ни сказал, это будет использовано против него.
Пока Папа Копо колебался, на его круглом красном лице появилась заискивающая улыбка, и длинная замедленная искра вспыхнула в пороховнице. И все благодаря невнимательности мистера Жегонгле, который увлекся разговором и пожелал вставить словцо в свою пользу. Рассеянно жонглируя двумя тяжелыми тарелками и ложкой, он раздраженно произнес:
— Кажется, вы все забыли обо мне!
Едва эти слова вылетели из его рта, как одна из тарелок разбилась о крупный череп мистера Гиппо, и мистер Жегонгле мгновенно опомнился. Даже более чем опомнился. Для гиганта, и так раздраженного до точки кипения выпадами мадемуазель Люпы, новая обида затмила предыдущую и забила жонглера целиком, с головы до пят, под стол.
Мадемуазель Люпа, всегда обладавшая хорошей реакцией — особенно когда ее внимание привлекала сочная куриная ножка, — очевидно, сочла поведение своих соседей за столом далеким от приличного и резко вцепилась острыми зубами в руку, которая наносила удар. Мистер Гиппо, визжа от ярости и боли, как раненый слон, вскочил на ноги, перевернув стол.
Поднялась суматоха. Каждый уродец обернул свои руки, зубы и ноги против других. Поверх криков, визгов, рычания и шипения этой баталии был слышен голос Папы Копо, вопящий о примирении.
— О, дети мои, дети! Нельзя так вести себя! Угомонитесь, молю вас! Мадемуазель Люпа, помните: вы не только волчица, вы еще и дама!
Несомненно, больше всех от этой недостойной ссоры пострадал бы Жак Курбе, если бы не Сент-Эсташ, заслонивший крошечного хозяина и отбивавшийся от всего, что могло ему навредить. Поскольку Гриффо, несчастный человек-жираф, был наименее защищенным, он тут же стал жертвой. Его маленькая круглая голова раскачивалась взад-вперед, будто подвесная груша. Его кусала мадемуазель Люпа, бил мистер Гиппо, пинал мистер Жегонгле, царапала мадам Самсон и чуть не задушили оба дрессированных удава боа, обвившиеся вокруг его шеи, словно висельные петли. Несомненно, он пал бы жертвой этих обстоятельств, если бы не Симон Лафлёр, невеста и полдюжины их друзей-акробатов, которых Папа Копо упросил восстановить мир. Заливаясь смехом, они взяли и разъединили борцов порознь.