Потом ей на примитивном рагамоле объяснили, что она никогда не покинет Армаду, и оставили ее одну.
Она ждала еще чего-нибудь, но больше ничего не случилось. Она была одна в этом городе, а город был тюрьмой.
Наконец голод выгнал ее прочь, и она купила какую-то жирную уличную еду у лоточника, который что-то наговорил ей на соли так быстро, что Беллис почти ничего не поняла. Она брела по улицам, удивляясь, что на нее никто не обращает внимания. Она чувствовала себя здесь совсем чужой; цивилизационный шок, убийственный, как головная боль, согнул ее. Ее окружали мужчины и женщины в пышных истрепавшихся одеяниях, уличные дети, какты и хепри, хотчи, ллоргиссы, крупные гессины и вумерты и всякие другие. Под водой жили креи, при свете дня выходившие на поверхность и неторопливо переставляющие свои хитиновые ноги.
Улицы представляли собой узкие, маленькие мостки между домами, заполнявшими палубы. Беллис привыкла к городской качке, к тому, что линия горизонта постоянно смещается и подергивается. Вокруг слышался свист и разговоры на соли.
Научиться этому языку для нее не составляло труда: словарь был прозрачным, составленным из слов других языков, а синтаксис – простым. Она была вынуждена пользоваться этим языком: покупать еду, задавать вопросы, просить разъяснений, разговаривать с другими армадцами, и, когда она делала это, акцент сразу же выдавал ее как новоприбывшую, рожденную не в городе.
Те, с кем она заговаривала, по большей части относились к ней терпеливо, даже с каким-то грубоватым юмором, прощая ее неприветливость. Возможно, они думали, что, привыкнув к Армаде, Беллис изменится.
Она не изменилась.
Тем утром, выйдя из трубы «Хромолита», она снова задалась вопросом: «Как я здесь оказалась?»
Она находилась на улице этого города из кораблей, под солнцем, в толпе ее похитителей. Вокруг были суроволицые люди и представители других рас, даже несколько конструктов. Они торговались, работали, болтали на соли. Беллис шла по Армаде – пленница.
Она направлялась в граничивший с Саргановыми водами квартал Зубца часовой башни, более известный как Книжный город или квартал хепри.
От «Хромолита» до библиотеки «Большие шестерни» было не больше тысячи футов, и, чтобы попасть туда, нужно было перебраться через шесть кораблей.
Небо кишело летательными аппаратами. Под дирижаблями раскачивались гондолы, в которых перевозили пассажиров, опуская их в тесные пространства между домами на веревочных трапах. Более крупные воздушные суда перевозили товары и оборудование и выглядели довольно странно. Их баллоны были как лоскутные одеяла, из которых как попало торчали кабины и двигатели. Мачты служили для причаливания, и над ними, образуя подобие кроны, плавали аэростаты разной формы, похожие на налитые плоды-мутанты.
С «Хромолита» Беллис по крутому узкому мостику перешла на шхуну «Джарви», заполненную маленькими лавками, торгующими табаком и конфетами. Оттуда она перешла на баркентину «Сидящая рысь», на палубе которой толпились торговцы шелком, предлагающие пиратскую добычу Армады. Потом, минуя ллоргисскую морскую колонну, покачивающуюся на воде, словно какая-нибудь зловещая приманка для рыб, Беллис прошла по Тафтяному мосту.
Теперь она оказалась на «Строгом» – крупном клипере, границе Книжного города. Худосочные – следствие инбридинга – армадские быки и лошади тащили телеги, и Беллис вместе с ними миновала пост, охраняемый нарядом из трех сестер-хеприянок.
Такие же трио охраняли Кинкен и Прибрежье, гетто нью-кробюзонских хепри. Увидев их там в первый раз, Беллис удивилась. Хепри в Армаде, как и в Нью-Кробюзоне, вероятно, были потомками беглецов с Кораблей милосердия, поклонявшихся тому, что осталось, что сохранилось в памяти от пантеона Беред-Каи-Нев. Они сохранили свое традиционное оружие. Их гибкие человекоподобные женственные тела были закалены непогодой; головы, напоминающие гигантских скарабеев, сверкали на холодном солнце.
При таком большом числе хепри, от природы лишенных дара речи, на улицах Книжного города было тише, чем в Саргановых водах. Но зато воздух здесь был насыщен пряным запахом – осадком того хемического тумана, с помощью которого общались хепри. Этот туман был их эквивалентом уличного гвалта.
На улицах и площадях здесь стояли выполненные в хеприйском стиле скульптуры, наподобие тех, что украшали Площадь статуй в Нью-Кробюзоне. Мифологические герои, абстрактные формы, морские твари, вылепленные из переливчатого материала, который являлся продуктом жизнедеятельности хепри и вырабатывался в их головах. Цвета были приглушенными, словно цветоносные ягоды здесь были редкостью или имели низкое качество.