— Не залеживаться, — сказал себе. — Главное — не залеживаться.
На столе недочитанная книга. Недописанное письмо к старому другу. Подождут и письмо, и книга.
Беспокоило другое: «О чем думал утром? Чего не мог вспомнить?.. Имя? Стихи? Дату? Что именно я припоминал?»
Позади толща прожитых десятилетий. Что-то могло и забыться.
Пробормотал давние-давние строчки:
Час тому назад вспомнилось: от пионерского галстука… А дальше? Веселый и голодный фабзауч. Комсомольская бригада на ХТЗ. Рабфак. Служба на границе. Первый бой на рассвете — пятидневное кровавое крещенье, и десятый бой, и госпиталь, и снова бои — кто их считал? И снова госпиталь, и снова… Хватит! Мой однорукий приятель Матвей Набока (вторая рука под Севастополем) обрывает такие воспоминания едкими словами: «Чего нам про бои говорить-балакать?»
Да ведь с утра не военное лихолетье не давало покоя и не то, что после войны увидел, пережил. Нет, другое, другое. Будто кто-то крючком зацепил и дернул.
Сидел у стола. Холодными пальцами тер виски, подталкивал память. И таки подтолкнул. Накорми во́рона… Что это значит? Почему ворона? Кормят голубей. Воробышков в скверах. Подкармливают синичек зимой, повесив через форточку кусочек сала на веревочке. А еще скворцы над свежей бороздой хватают червяков, с благодарностью посматривая на пахаря. Уверены, что поле только для того и пашут, чтоб скворцы подкармливались.
А кто кормит ворона? Может, это из какой-то притчи? Из мифа стародавнего?
Услышал осторожный стук в дверь и тихий голос соседки:
— Можно?
— Пожалуйста! — откликнулся Калинович, поднимаясь с кресла.
Маленькая седая женщина внесла стакан чаю и тарелочку с домашним печеньем.
— Ой, зачем вы беспокоились?..
— А кому доктор велел лежать? Что же это вы делаете?
— А я уже в форме, — ответил Калинович. — Слышал, слышал, что говорил доктор… Один мой приятель уверяет, что все сказанное надо просеять сквозь три сита. Спасибо, Евгения Петровна, и извините. Я вам столько хлопот задал сегодня.
— Да что вы! Какие хлопоты? Зовите, если надо. Мы всегда рады помочь.
— Спасибо.
Соседка уже переступила порог, когда Калинович воскликнул:
— О! Простите, что задерживаю… Только присядьте, пожалуйста. Это кресло очень удобное. Хочу, Евгения Петровна, спросить вас вот о чем: каких птиц вам доводилось кормить?
Удивленная соседка заулыбалась:
— Птиц? Ну каких же… Маленькой гусей пасла. Мать из инкубатора брала. Куры, конечно, были.
— Да, да, — задумчиво покачал головой Калинович. — Вы в деревне росли. А мы на асфальте. Голуби, воробушки — в них была вся наша радость.
— А почему это вам вспомнилось?
Евгения Петровна уже не впервые слышала от нового соседа чудаковатые вопросы. Тем интересней был для нее этот человек.
— Почему вспомнилось? — Калинович заколебался, странно посмотрел на соседку и, понизив тон, спросил: — А скажите, пожалуйста, воронов кормят? Может, приходилось видеть…
Соседка засмеялась:
— Шутите, Леонтий Максимович. Кто это будет кормить воронов? Это такая птица… — согнутыми пальцами, как когтями, сжала себе горло. — Пейте чай, а то простынет.
Утром Калинович проснулся поздней обычного. Пошел в кухню. Принялся у плиты хозяйничать. Яичница и чай — почти постоянный завтрак.
— Доброе утро! — приветствовал его сосед.
— Доброе, доброе, Иван Иванович. На службу собрались?
Вошла и Евгения Петровна:
— С солнышком вас, Леонтий Максимович. Как вы себя чувствуете?
— Порядок! — Калинович шутливо вытянулся. — Солдат всегда солдат…
— Может, что-нибудь…
Калинович перебил:
— Это я должен у вас спрашивать… Вы люди работающие, а я — свободный от дел пенсионер. Может, что-нибудь надо?
— А нам надо, чтоб вы здоровы были.
— Буду! Получил приказ — должен выполнять.
Соседи шли на работу. Он завтракал. Потом наступали тихие часы, к которым он сначала никак не мог приспособиться. В ушах еще долго звучал грохот узловой станции, где он работал последние двадцать лет.
Беспрерывные движенье и шум сменились внезапной тишиной. Как на фронте после боя.
А что делают пенсионеры, имея за плечами, к примеру, трудовой стаж, как у Калиновича: в полвека длиной? Начинают вспоминать. Вслед за этим появляется желание — кое-что записать на бумаге. Может быть, когда-нибудь потом прочитают.