— Ох, вы же и колючка, Ольга Ивановна!
— Не колючка и не лепесток розы. Надо жить, а не умничать и философствовать о жизни. Если каждый шаг обдумывать…
Она махнула рукой.
— Я не поверю, что вы живете бездумно, — сказал Вадим Петрович.
— Не бездумно. Однако временами даю отдых своему неглубокому интеллекту, чтоб не обмелел вовсе.
— Мама…
Майин бесенок противоречия тоже рвался наружу, но Ольга Ивановна движением руки заставила его притихнуть.
— Я не люблю напыщенных фраз по любому поводу. Поверьте, Вадим Петрович, я не отношу вас к такой категории… Кое-кто даже заезженную банальность произносит так, словно человечество слышит это впервые. Тут утром на палубе какая-то дамочка мечтательно прощебетала: «Ах, ах, чайки… Какие крылья!» И вздох во все декольте… А для чего им эти крылья? Жадно схватить еще одну рыбку? Или вырвать у другой кусок булки, который ей бросил скучающий турист?
— Но человек плюс крылья, — взмахнул рукой Вадим Петрович.
— Уже есть. Сколько угодно. Человек плюс аэрофлот.
— Мама, нельзя же так…
— Все можно… — засмеялась Ольга Ивановна.
Легко дышалось. Легко смеялось.
— Ну что ж, по каютам, — сказала Ольга Ивановна.
Вадим Петрович вскочил:
— Такова уж моя судьба: люди со мной скоро начинают зевать.
— Что вы! — воскликнула Майя. — С вами так интересно.
— Разве ты не видишь, Майя, — Ольга Ивановна бросила быстрый взгляд: — Вадим Петрович немножко кокетничает.
Тот смущенно развел руками:
— Ох, Ольга Ивановна, хоть кроху милосердия…
Так, смеясь, и разошлись.
На следующий день снова сидели на палубе. Без бабушки. Та плохо себя чувствовала. Опять подскочило давление.
Смотрели на море, разговаривали. В связи с болезнью бабушки зашла речь о медицине. Ольга Ивановна возмущалась тем, что каждый считает себя в медицине знатоком и слово врача недостаточно авторитетно. Вспомнила горько-комический случай из собственной практики: демонстрировала перед профессорами пациента, который быстро поправился после применения новейшего препарата. Образец эффективности. А тот простодушно признался, что все таблетки прятал под матрас.
— Представляете? Заявил, что ему какой-то садовник посоветовал другое средство.
— Без комического, хоть и с горчинкой, жизнь была бы пресной, — сказал Вадим Петрович и рассказал, какой смешной, но и конфузный случай с ним произошел в Будапеште из-за незнания языка.
— Как хорошо, что вы с юных лет изучаете языки, — обратился он к Майе. — Я вчера видел, вы держали английскую книгу. Свободно читаете?
Майя вспыхнула.
— Да. Это Хемингуэй.
— Завидую. Еще какой-нибудь изучаете?
— Меня очень привлекает итальянский. Учу самостоятельно.
— Прекрасно, прекрасно. Представляю, как божественно звучат терцины Данте в оригинале.
— Особенно если понимать их смысл, — невинным тоном прибавила Ольга Ивановна.
Вадим Петрович засмеялся и поднял руки вверх.
— Ольга Ивановна, ваши стрелы, случайно, не отравлены?
— Какие стрелы? Боже мой, до чего же слабы теперь мужчины!
Майя, вся напряженная, смотрела то на мать, то на Вадима Петровича. В его вопросах видела теперь не заинтересованность, а пренебрежение («расспрашивает, как школьницу пятого класса»), но еще сильнее жалили мамины реплики, придававшие разговору игривый характер.
— Вы долго были в Будапеште, — спросила подчеркнуто серьезно. — Интересный город?
— Прекрасный!
Столица Венгрии, видно, произвела на него глубокое впечатление. Увлекся и рассказывал интересно и взволнованно.
— Если мне придется когда-нибудь путешествовать, прежде всего поеду в Будапешт, — сказала Майя.
— Пускай вам во всем сопутствует удача, — с доброй улыбкой пожелал Вадим Петрович.
— Майя, посмотри, пожалуйста, как там бабушка, — напомнила Ольга Ивановна.
— Немного позже…
— Почему позже. Может быть, ей что-нибудь нужно.
Майя молча поднялась и пошла, сопровождаемая долгим взглядом Ольги Ивановны. Резко повернув голову, Ольга Ивановна, прищурившись, пристально посмотрела в лицо Вадиму Петровичу.
— А вы, я вижу, опытный ухажер.
— Что вы, Ольга Ивановна.
На его удивленный взгляд ответила иронической улыбкой:
— Не так уж и трудно вскружить голову молоденькой девушке.
— Все, все наоборот! — Вадим Петрович приложил руку к сердцу. — Я уже сорок пять часов напрасно стараюсь привлечь ваше внимание к своей скромной особе.