— Не хитрите! Вижу, чье внимание привлекаете. Ох какие большие глаза. Вы еще умоляюще сложите руки: «Правда, только правда…» Как там дальше? Она девчонка, и вам приятно смотреть, как затрепетал птенчик. Щекочете себе нервы? Или свое мужское самолюбие? Да еще на глазах у мамы и бабушки.
— Ольга Ивановна, ей-богу, вы фантазируете.
— Смешно было бы ожидать, чтоб вы признались. Понимаю, вы, как теперь говорят, интересный мужчина, занимательный собеседник. Но надо же принимать во внимание и возраст. Другое поколение.
— И без напоминания знаю: стар. Уже под сорок. Но поверьте, ничего подобного. Явно преувеличенные материнские опасения.
— А если заглянуть поглубже? — спросила лукаво. — Туда, в область подсознательного… Да и что такое для мужчины «под сорок». Я на три-четыре года старше вас. Видите, мужественно признаюсь. Но для женщины, хотя как будто одно поколение, для женщины это шаг к трагедии.
— Никогда не поверю, что вы старше меня. Теперь всюду приписки.
— Это вам не статистика, — усмехнулась она.
— Нет, нет, — покачал головой Вадим Петрович, — каждый, кто взглянет на нас, скажет, кто старше. У меня вон седина.
— Я уверена, что вы подкрашиваете виски. Вам идет.
— Ну в самом деле, Ольга Ивановна, вы такая молодая… И красивая.
Невольно краснея, погрозила ему пальцем:
— Что значит женщина! И знаю, что это одни слова, а все-таки приятно… — И, глядя ему прямо в глаза, чуть слышно проговорила: — А может быть, вы и впрямь не прочь заодно и за мной поухаживать?
Так хорошо смеялся и такой сердечностью веяло от него, что она залюбовалась.
— Вон Майя… Пойду навстречу. — И вмиг, словно пудру, стерла с лица живость, улыбку, блеск глаз.
— Как там бабушка?
— Попросила чаю. Не допила, уснула.
— Походим немного, — сказала Ольга Ивановна.
Майя посмотрела в ту сторону, где, раскрыв книгу, сидел Вадим Петрович, и пошла с матерью.
— Мама, о чем вы говорили?
— О том о сем… Пародия на «светский разговор».
— Но вы так смеялись.
— Какую-то глупость ляпнул. Почему не посмеяться?
— Ты сама с таким интересом слушала, когда он рассказывал.
— Девочка моя, ты еще мало знаешь людей. Поверь, обыкновенный служака. Своего, личного мало, вот и козыряет Неаполем и Будапештом. Теперь тысячи ездят…
Почувствовала несогласие в молчании Майи и тоже умолкла, скрывая улыбку: «Нелегко развеять иллюзии…»
— Мама, может быть, пригласим Вадима Петровича на кофе?
Пожала плечами. Сама об этом думала, но сделала вид, что колеблется.
— А удобно?
— Почему же нет? А то все сидим на палубе… У нас уютнее.
— Что ж, я не возражаю. Во время обеда и пригласим.
Бабушка смотрела в окно, за которым солнечными блестками играло море, беззвучно шевелила губами, а потом уже вслух, следуя за воспоминаниями, заговорила:
— Вот так вот и мы в тридцать восьмом. Пароход тоже назывался «Украина». Наше свадебное путешествие. Так давно — и точно вчера.
Майя тоже смотрела в окно и ничего не слышала. Ольга Ивановна читала, лежа на узеньком диване.
Бабушка продолжала, уже беззвучно, рассказывать неизвестно кому: «А когда исполнилось двадцать четыре, я уже вдовой стала. Оле минуло четыре, а мальчику только два годика… Как они тяжко шли и как пролетели, десятилетия! Уже забывают люди, как было после войны, — голодно, холодно, а еще тоска. И дети: «У Гали папа вернулся, а где наш?» Не выдержала бы, если б не дружный круг соседок-вдов. Пять мам, одиннадцать полусирот. И плача наслушалась, и горького смеха… Разбросала жизнь кого куда. Что теперь об этом думать? Отработала свое, сейчас разве так работают? Сорок пять лет трудового стажа, только подумать! А кто на это посмотрел, когда назначали пенсию? То-то же.
Да что об этом сейчас говорить? Миновало…»
Сын далеко, пишет открытки. А она с дочерью и внучкой. Девочка добрая, заботливая и учится хорошо. А с Олей сколько было…
Бабушка посмотрела на дочь. Ольга Ивановна, отложив книжку, лежала на спине, крепко сжав губы.
«Что значит разведенная? — продолжала старуха. — Соломенная вдова? Сперва говорила: «Через год выйду замуж». А уже восемь миновало и никакого «замужа» нету. Ничего не понимаю. Теперь же не так, как после войны, когда было одно бабье царство. Теперь… А как оно «теперь», я разве разберу? Жизнь запутывается все более тугим, сто раз перекрученным узлом. Хоть бы у маленькой хорошо сложилось. Очень впечатлительная. А кругом такое, что нужны железные нервы. Где их возьмешь?»