Встряхнула головой и, глядя на море, сказала:
— Чудный день. В Сухуми стоим три часа. Можно погулять по городу.
Вопреки словам, сказанным с беззаботной легкостью, внезапная грусть охватила ее. И стало жаль себя.
1984
Пер. А. Островского.
РАССКАЗ БЕЗ НАЗВАНИЯ
Сколько можно думать, вспоминать, перебирать день за днем, год за годом, волноваться, радоваться, вытирать нежданную слезу, успокаиваться, чтоб в какую-то минуту опять почувствовать камешек в горле?
В конце концов, что здесь особенного? Так, наверно, бывает с каждой матерью. Особенно с теми, у которых один-единственный сын, а сами они — мамы — еще чувствуют себя молодыми. Ведь всего-навсего сорок с небольшим, рано оглядываться, и вообще, как говорят люди, еще не вечер. И смешно смотреть на первые усики двадцатилетнего Сашки. Ребенок. Но вот в один прекрасный день как гром с ясного неба звучат тихо произнесенные слова: «Значит, мама, так… Мы с Юлей решили пожениться». Он стоит перед ней немного смущенный, но голова, как у петушка, задрана кверху.
Пять-шесть слов. И ни вздохнуть, ни выдохнуть. «Мы решили…»
— Саша, — вырвалось наконец стоном. — Вы же только учитесь.
— Ну и что? — в охрипшем голосе нотка независимости. — У нас стипендия.
— Разве я об этом? — обиделась мама. — Мы с отцом готовы отдать тебе все.
Сашко догадался сделать самое умное в такой ситуации — обнял и поцеловал.
— Мама, я знаю… Разве я о деньгах и всем таком? Пойми, мы взрослые люди. Все обдумали и решили. Ну что с тобой?
Вытер мамины слезы и поцеловал в глаза.
— Мама, ну чего ты? Другие радуются…
Нет, другие тоже в первую минуту не в силах сдержать слез. А потом… Что потом?
Сашко. Сашок. Сашунчик. Хлопчик-воробчик. Мальчишка. Все неожиданно перевернулось. Как сложится у него с Юлей? Ничего не скажешь: статная, красивая и, видимо, добрая. Когда забывает о присутствующих, смотрит на Сашка влюбленными глазами. Но в тех же глазах, когда взглянет на нее, Сашину мать, что-то настороженное, что-то такое, такое… Не могла разобрать, что в этом взгляде. А впрочем, может, это обычные опасения будущей невестки: «А какой окажется моя свекровь?»
До чего же противное слово! В самом звучании что-то унизительное.
Что ж… То же, верно, чувствует каждая мать. А может, и не каждая… Может, это потому, что тебе только (ох, разве это «только»?) сорок три? Люди говорят — вторая молодость. Но в такой день сын со своей Юлей взваливает на плечи матери добрых пять лет, где там — целый десяток годов.
Да что она все о себе, о себе. Пусть сын будет счастлив. Прижала руки к груди и молитвенно прошептала: «Только люби нашего Сашка, береги его, и ты станешь родной дочкой».
Но сказать прямо это Юле не отважилась. Что-то непонятное в глазах сдерживало. Потом, потом…
Муж, оказывается, все знал.
— А у нас, Ирочка, еще утром был разговор: «Как мужчина с мужчиной…» Так начал Сашко свое историческое заявление.
Огиенко засмеялся и чмокнул жену в щеку.
— Я и сам… — Он вздохнул, развел руками. — Молодо-зелено. Но что поделаешь? Запретить? Уговаривать? Ха-ха, нынче это мало действует.
Слушала и кусала губы. Мужчины, они всегда толстокожие. Мог бы позвонить ей на работу. Мог бы прибежать взволнованный: «Знаешь, что сказал Сашко?»
Вот и сейчас стоит усмехается.
— Молодо-зелено… А с другой стороны, Ирочка, как посмотришь на бородатых холостяков, что разгуливают с накрашенными девками… До тридцати лет! Так лучше пусть уж смолоду. Дивчина вроде серьезная. И он у нас не ветрогон. Сашко говорит: семья у них хорошая. Ведь он будет жить там, у них.
— У них? — побледнела Ира.
Бросился к ней, она даже пошатнулась.
— Как ты меня напугала! — воскликнул сердито, но теплые руки обняли нежно. — Пойми, у них три комнаты. Где удобнее? Не о себе же должны думать?
Ира согласно кивнула головой. Конечно, не о себе. Руки мужа казались ледяными. Отстранилась и горько сказала:
— И это без меня решили.
— Ну, Ирочка… — вздохнул он. — Сядь, пожалуйста и обсудим спокойно.
Тимофей заговорил, как всегда, неторопливо и рассудительно. И для него это была полная неожиданность… Лучше бы после института. А терпения, видишь, не хватило. Что поделаешь? Остается принять все реалистически. То же и с квартирой. У нас две, тесненькие, а там три комнаты. Сашко говорит — большие. Одна дочка… — Помолчал. — Мне и самому неприятно. Выходит, сын в примаки идет. А что поделаешь? Потом, когда начнут работать, так, может, вместе со сватами на кооперативную квартиру соберемся… Не горюй, Ирочка.