«Умеет ли Юля хоть картошку поджарить?
Милая девочка, но почему она так смотрит на меня? Не бойся, дитя мое, я не буду злой свекрухой. Только люби моего сына…»
В детстве Сашко ни одного дня не мог без матери. Сколько слез проливал он, когда детский сад выезжал летом на дачу! В пионерский лагерь собирался — плакал не стесняясь и целовал маму. «Ты уже большой, вон мальчики смотрят…» А теперь уйдет из дому веселый, радостный. Но верила, что Сашко почувствует вместе с тем и грусть, почувствует, как нелегко родителям сказать: «Не забывай нас, приходи…»
Во время торопливого завтрака Ира сказала:
— Позовем на свадьбу бабусю Мотрю.
Сашко скривился:
— Ой, мама, к чему эти сентименты?
Отец взглянул на него строго и укоризненно:
— Не забывай, что Мотря Кондратьевна спасла твою маму.
Сашко промолчал.
Мотря Кондратьевна — солдатская вдова — доживала свой век одинокой в старой хате с почерневшей стрехой на краю Калиновки у грохочущей шоссейной дороги и еще сильнее гремящей железнодорожной колеи. Это теперь она согнутая седая бабуся. Ира помнит ее статной чернокосой молодицей рядом с семнадцатилетней дочкой Оксаной — милой, доброй, певучей Оксаной. Как же шла им (и к душе и к лицу) чудесная фамилия — Добрывечир.
После восьмого класса Оксана жила в семье своего дяди в Виннице, училась в техникуме и была любимой ученицей Ириной матери, Беллы Наумовны, учительницы математики. В начале июня сорок первого года Оксана, уезжая домой на каникулы, упросила Беллу Наумовну, чтоб разрешила взять семилетнюю Иру погостить у них в Калиновке.
Через две недели началась война, и сразу же спокойные и веселые дни превратились в устрашающий громоподобный грохот.
Океании отец и старший брат ушли на фронт. Какая-то женщина из Винницы забежала на минутку и сообщила, что Ирин отец тоже на фронте, а Белла Наумовна завтра приедет. Село было полно разговоров о сгоревших машинах, убитых людях на дорогах. Когда от станции доносился грохот взрывов и взвивались к небу языки пламени, тетка Мотря хватала Иру и бежала в погреб. Еще немного, и в самом селе началась стрельба, загрохотали танки, раздались крики, а следом за ними наступила еще более жуткая тишина, и тетка Мотря, побледнев, прошептала: фашисты.
Иру из хаты не выпускали, фашистов она не видела. Услышав лютый лай, бросилась под кровать и оттуда видела, как в хату зашел злой человек с повязкой на рукаве; он орал на тетку Мотрю и, размахивая винтовкой, погнал Оксану ремонтировать разбитую железную дорогу. Иногда Оксана — почерневшая, в грязной одежде — прибегала поесть. «Убью гада, — яростно кричала она, — и убегу к партизанам». Тетка Мотря с плачем умоляла ее: «Молчи!»
Каждый день Ира спрашивала: «Когда же приедет мама?» Слышала, как одна женщина говорила, что уже поезда пошли. «Так уже скоро?» Тетка Мотря, опустив голову, говорила: «Скоро». Кому могло прийти в голову, что и поезда теперь не на радость, а на горе. В один из черных дней Оксану вместе со всеми калиновскими девчатами и хлопцами заперли в телячьих вагонах. Тетку Мотрю и других матерей полицаи с бранью, подталкивая прикладами, гнали от станции. Но они изо всех сил, несмотря на побои, рвались к поезду, который уже тронулся, увозя их детей в Германию, и отчаянно кричали, расцарапывая себе лица.
А дома тетка Мотря замолкла, и это было еще страшнее. Молча долго смотрела на Иру, пока та, испуганная, не начинала плакать.
Молча возилась у печи. Молча наливала борщ в миски, тыкала пальцем: «Ешь!» И сама ела медленно, нехотя. А через несколько дней тетку Мотрю опять что-то ужаснуло. Схватила Иру за руку и бегом, бегом, через огороды, через лес на далекий маленький хутор:
— Тато, — сказала бородатому дядьке, — пускай малая покуда будет у тебя.
Ира плакала, не хотела оставаться у бородатого дядьки:
— Я поеду к маме.
Тетка Мотря тяжело дышала, часть дороги она несла Иру на руках.
— Никуда ты не поедешь. Таких, как ты, убивают.
— Каких? — не поняла Ира.
— Таких… — тетка Мотря опустила голову.
— А мама?
Тетка Мотря молчала.
— А Борисик?
Так звали маленького братика Иры, который еще ходить не умел, смешно ползал, как медвежонок, по полу.
— Борисик? — переспросила тетка Мотря, не поднимая глаз.
Но тут бородатый дядька крикнул на нее:
— Помолчи!
Позже тетка Мотря опять взяла Иру в свою хату. И опять приходил злой человек с винтовкой (Ира уже знала, что это полицай), тыкал пальцем и кричал. Тетка Мотря заслоняла Иру и только повторяла: