— То есть?
— То есть имеет в виду не только тебя, а и кое-что еще.
— Неправда! — крикнула Поля. — Он не такой…
— Ах не такой… Любовь — и ничегошеньки, кроме любви?
— Это ты… — Полин голос задрожал, — это ты со своими дружками всегда подсчитываешь, у кого сколько чего есть. И кто даже на собственных именинах здорово заработал. А мы с Виталием решили жить у его родителей. Он станет учиться и работать, я — работать. Нам больше ничего не надо. Отсюда не надо, — жестко подчеркнула она.
— Оказывается, он презирает нас? — обиделась Кузьминская.
— Что значит «презирает»? Он привык к другому. У него… — Поля на миг заколебалась. — У него такая семья.
— «Такая». А мы не такая. — В голосе Кузьминской зазвенели злые слезы. — А мы… А мы… Отец из себя жилы тянул. Ради вас.
— А что еще тянул? — Поля резко повернула голову, но мать в темноте не увидела, как жестко сверкнули ее глаза.
— Как ты смеешь?! — вскрикнула Кузьминская и изо всех сил взмахнула рукой, словно издали награждая дочь пощечиной.
— Прости, мама.
Поля всхлипнула и прижалась головой к стеклу.
— Как страшно жить, — сказала она, глядя во тьму. — И какие мы беспомощные.
— Я тут ни при чем! — как-то жалобно взвизгнул Юра.
— Конечно! Ты уже и от отца готов отречься, лишь бы остаться чистеньким. «Однофамилец»… А кто клянчил изо дня в день: «Дубленку… японский магнитофон…» То, другое, десятое…
— Ну и что с того? — Юра сердито смотрел на сестру. — У других есть, чем я хуже?
— А ты думал, откуда такие деньги взять?
— Откуда все берут, оттуда и отец брал.
— Не все.
— Ну конечно! Есть чудесное исключение: Виталий, его папа и мама.
— Насмехаешься? А ты и подметки его не стоишь.
— Замолчите! — истерически крикнула Кузьминская и, обхватив голову руками, упала на изголовье, сжалась в комок.
Поля подошла, села на краешке.
— Мама, успокойся.
— Как я могу успокоиться?
Поля не знала что ответить. Всего несколько минут тому назад мать советовала ей успокоиться. Слова, слова… Ей было жалко мать, сердце болело за отца. «Но разве я виновата, — думала она, — что больше всего меня терзает страх перед завтрашней встречей с Виталием? Что я ему скажу?»
Она старалась не думать о том, что ее пугало, но оно преследовало ее неумолимым вопросом: «А что, если Виталий отступится от меня?» То, что вчера так нравилось в нем — непримиримость и даже нетерпимость, — теперь вселяло страх. Липкий страх вызывал еще одно чувство, которое наполняло ее стыдом и болью. Это была до того никогда не испытанная ею неприязнь к отцу, к матери. Да, и к матери. Знала все, наверно знала — и что? Советовала быть о с т о р о ж н е е?.. Поверит ли Виталий, что я ничего не знала? Виталий как-то сказал: «Ты меня прости, Поля, но в твоих родителях есть этакий, знаешь, мещанский душок…» Если б только мещанский душок. За душок не арестовывают, не судят. Неужели отца засудят? Как же так?
И что тогда будет с мамой? Опять боль и жалость в сердце: «А я, негодяйка, о себе думаю».
Мать шевельнулась.
— Который час? До утра с ума сойти можно.
— А что утром? — тоскливо проговорила Поля.
Прошла три шага и села у стола. Голова стала такой тяжелой, что пришлось ее подпереть обеими руками.
— Юра, иди ложись, — сказала мать. — Не забывай, что вот-вот экзамены.
— А мне плевать.
Поля не выдержала:
— На все плюешь. И на всех.
— Оставь его, Поля. — В голосе Кузьминской звучала безмерная усталость.
Не могла согреться. Холод пронизывал насквозь. Растревоженные мысли сталкивались, спорили, метались, не находя выхода. Что теперь? Еще месяц назад беззаботно смеялась: «Мне сорок пять, а я уже давно не чувствовала себя такой молодой!» Но вот за один день свалилось на ее плечи еще десять, еще двадцать лет. Если бы только на плечи — на душу!..
На днях муж пришел домой очень взволнованный. Заговорил о каких-то накладных и еще… Как же они называются, эти проклятые бумажки? Но она тогда не слишком серьезно восприняла его слова о возможных неприятностях. Ну выговор. Ну снимут с работы, наконец. Придется, может быть, пойти на более скромную должность с более низким окладом. Ждала неприятностей, однако не катастрофы. Позднее раскаяние душило ее. О чем думала? Чем успокаивала себя, когда возникли сомнения? Привыкла смотреть на все глазами мужа. А он не доверял никому. Любой дурак хочет казаться умником. И этот Полин женишок Виталий только прикидывается святошей, а на деле ловкач с острым глазом. Он, мол, кроме Поли, ничего не видит, но быть того не может, чтобы кое-чего не высмотрел. Возможно, даже машину? «Машину — дудки», — смеялся муж. Но ради Поли кое-чем надо будет и поделиться. Знала не один его недостаток, но скупым ее муж не был.