Во время обыска он держался почти спокойно. Но она понимала, что то было деланное спокойствие. Порой бросал ей подбадривающий взгляд, но боялся посмотреть в глаза детям. Тому, который с особым усердием прощупывал подушки и подкладку пальто, муж, принужденно усмехаясь, сказал: «Напрасно стараетесь, в гараже ничего нет и дома тоже. На сберкнижке, как видите, не миллионы, а тысяча рублей, — для детей откладывал». Тот, старательный, хмуро бросил: «Мы делаем то, что нам поручено, а вы свои объяснения приберегите для следствия…»
Кузьминская поняла, что о гараже муж сказал не для посторонних — для нее. Несколько месяцев тому назад показал одно место под стеной гаража: «Здесь закопана стеклянная банка. Там не так много…» Спросила его тогда: «Почему не положить на сберкнижку?» Улыбнулся и подмигнул: «Не люблю, когда кто-то считает мои деньги. Даже если это кассир сберкассы».
Юра спал в кресле, тихо посвистывая при выдохе. Длинные ноги протянулись чуть не до середины комнаты.
— Поля, иди спать.
— Ой, мама, какой сон?..
«Еще неделю назад я чувствовала себя совсем молодой… Вздор! О чем я думаю?»
Заставила себя признаться, что мысли ее кружат вокруг да около, что она трусливо прячется сама от себя; глубоко скрытое прорвалось и подступило вплотную, четко, жестоко: «Я виновата!» Ей показалось, что она выкрикнула это так громко, что услышали и на улице. Испуганно подняла голову. Юрка посапывал. У стола, укрытая густым сумраком, горбилась фигура Поли.
Не хотела вспоминать, но воспоминания, подкрадываясь, разрывали душу: помнишь? Кузьминская помертвевшими губами неслышно отвечала: «Помню»… Как была рада тогда, когда муж с зарплатой принес — отдельно, в конверте — пачку новеньких десяток. «Прогрессивка», — сказал он. Схватила конверт, смеясь закружилась в танце: «Самый лучший прогресс — это прогрессивка!..» Потом, по-детски загибая пальцы, пересчитывала: куплю то, куплю это. Прошел месяц — премия. За ней опять прогрессивка. И в придачу щедрые подарки Ходуна, который с первого же раза вызвал у нее не просто антипатию — отвращение. «Я не хочу его подарков», — сердито говорила мужу. Тот приходил в замешательство: «Неудобно… От него, знаешь, многое зависит…» И не договаривал. Чем дальше, тем Ходун становился все развязнее. Ловила на себе сальные взгляды хитро прищуренных глаз. Хотелось плюнуть в нахальную рожу, а надо было угощать, выслушивать бородатые анекдоты. «Не обращай внимания, — говорил муж, — в жизни всегда приходится чем-то поступаться». — «Мерзко». — «Получаем за это соответствующую компенсацию». Когда же Ходун наконец убирался, муж объяснял: «Ты понимаешь, это свинья, но… Что поделаешь, нужный человек». Кривила губы и отвечала с издевкой: «Точнее будет так: свинья, но нужная свинья…»
Была у мужа еще и такая, часто повторяющаяся, присказка: «Он не из самых худших». Какая радость! Может, действительно не из самых худших, но те, самые худшие, существовали где-то там, за пределами ее дома, а этот приходил, разваливался в кресле и ждал, пока стол не начнет ломиться от закусок и бутылок. Приходилось терпеть, потому что, хотя об этом не сказано было и словечка, она понимала, что прогрессивка и премиальные каким-то образом связаны с этими посещениями. Единственное, на что она отваживалась, — это время от времени предупреждать мужа: «Будь осторожен, это скользкий тип».
Юра сразу же почувствовал, что дома стало свободней с деньгами. Отец потворствовал каждой прихоти, оправдывая все заезженною фразою: «Нам в детстве горько пришлось, пусть у наших детей будет все».
Только Поля, как и раньше, жила своей жизнью, равнодушная к вещам. Порой даже не замечала появления обнов в доме. Каждый подарок — в день рождения или Восьмого марта — брала смущаясь, с какой-то странной тревогой. А иногда упорно отказывалась: «Это мне не идет». Муж сердился, а она, мать, жалела ее: «Ты ж, Поля, не монашка какая-нибудь. Молодая, красивая, должна одеваться так, чтоб люди оглядывались». Поля на это только усмехалась: «У меня свой вкус». Под Новый год, когда дочка отказалась от дорогого пальто, отец страшно обиделся, и тогда Поля, которая всегда все таила в себе, взорвалась: «Не понимаете? Очень горько, что не понимаете… Как я могу идти рядом с Виталием расфуфыренная как кукла? Мне самой это неприятно». «Ты ведь девушка», — уговаривала мать. Поля гордо подняла голову: «Однако не забывай, что я — девушка Виталия!»