— Вот тебе и иначе… — вслух сказала она.
Начинался день, и надо было куда-то идти, что-то делать… «А что мне делать с собой?»
Молчаливые стены глядели на нее. Только теперь почувствовала, что осталась одна в квартире, и липкие холодные пальцы страха сжимали сердце.
«Как там Поля? Встретила и сказала? И что, и что?»
Упасть бы на колени и молить неведомо кого, чтоб спас Полину любовь. Упасть бы — и головой об пол.
«Идиотка!» — выругала себя и стала торопливо одеваться.
Надо бежать. Сначала к Поле в больницу. Потом к отцу. Как могла она отложить все до вечера? Может, Юра что-нибудь не так скажет? А как надо сказать? Как поглядеть отцу в глаза?
Вызвала лифт и спустилась на первый этаж. Во дворе никого не было, в субботу не выходят рано из дому.
Шла по улице. Здесь не было стен, которые смотрели бы с молчаливым укором, не было разбросанных вещей, которые напоминали бы о вчерашнем. Однако стало еще тревожнее на душе. Навстречу шли поглощенные своими делами люди, а ей казалось, что кто-то не так посмотрел на нее, а кто-то, заметив, перешел на другую сторону улицы.
День только начинался, но она уже чувствовала, что он будет таким же длинным, как минувшая ночь.
Итак, сначала к Поле.
Потом к отцу. А потом…
«Что потом?» — спросила она себя и закрыла глаза.
1982
Пер. А. Островского.
ЦАХКАДЗОР
1
На склоне горы простиралась дубрава. Здесь были не привычные нам величавые красавцы, а невысокие жилистые дубочки, с железным упорством впившиеся корнями в каменные щели, и им уже по сто, а кое-кто говорит — полтораста лет.
Я медленно, чуть заметной тропкой, карабкался вверх. Наконец дубрава, заслонявшая горизонт, осталась позади. Я достиг вершины, откуда увидел окутанные предрассветною дымкой горы, что вздымались гряда за грядой — как окаменевшие морские валы. За самым высоким горным хребтом небо заалело, скалы вспыхнули, и вот уже багровым колесом выкатилось солнце. Все вокруг с поразительной быстротой изменилось. Исчезла дымка. Горы вспыхнули розовыми, голубыми, фиолетовыми красками, а чуть погодя, когда солнце поднялось, предстали в своей суровой природной красоте: выжженный зноем, иссеченный ветрами бурый камень.
Слева, в межгорье, раскинулся поселок Цахкадзор. По-армянски — Долина цветов…
Был октябрь. Цветы уже отцвели. Но еще буйно зеленели сады и подымались вверх кудрявые перелески.
А там, за хребтом, таилось в гигантской горной чаше редкостное чудо мира: Севан. Море-озеро, которое мать-природа в минуту вдохновенья подняла на две тысячи метров ввысь.
Справа розовел и дымил трубами новый промышленный город Раздан, названный по имени реки, которая течет из Севана, пробивая каменные недра, вращая турбины каскада гидростанций, достигает Еревана и Араратской долины.
Я жадно вдыхал целебный горный воздух, такой прозрачный, что видны были трещины на далекой, скале и серые валуны, сбившиеся у источника, как отара овец.
Пора было возвращаться в поселок. Спускаться с крутизны потяжелее, чем карабкаться в гору. Кроме того, надо было следить, чтоб не заблудиться. Во все стороны сбегали в долину похожие друг на друга склоны. Сизокорые дубки вокруг и вовсе были одинаковые. А чуть заметные тропинки сходились, расходились и неожиданно исчезали…
2
Уже не впервые замечаю, что древние армянские манускрипты с особым волнением читаешь именно здесь, на земле, где и были созданы чуть ли не первые в мире книги.
Передо мною труд Егише, воскрешающий славную и трагическую страницу истории армян. Согласитесь, не каждый день случается держать в руках произведение, созданное полторы тысячи лет тому назад. Наряду со знаменитым Мовсесом Хоренаци Егише — один из первых историков древнего народа, и не только свидетель, а воин: участник освободительной борьбы против персов, о которой поведал потомкам.
Сотни лет эту книгу переписывали, сберегали в годы кровавого лихолетья, что обильно выпадали на долю этого многострадального края. Самые старые пергаменты 1174 года являются одним из сокровищ знаменитого книгохранилища — Матенадарана.
Читаю последнее издание на русском языке (а переведено оно на множество языков) и проникаюсь мыслями и чувствами автора V века. Какой страстный, исполненный воинственного пыла, любви и ненависти рассказ! Горячее сердце — горячее Слово.