…Черной тучей нависла угроза персидского ига. Памятна Аварайрская битва 451 года, что избавила Армению от этой угрозы. Поистине бессмертна (ибо и поныне жива в каждой семье!) слава отважного спарапета (полководца) Вардана Мамиконяна, погибшего в этой битве.
Сквозь века доходит голос, исполненный жаркой ненависти к угнетателям. А как клеймит он презрением изменника и отступника Васака! Послушайте, какой хворью покарал его народный гнев:
«Чрево Васака воспалилось, и поражены и вытравлены были его внутренности. Полнота его ушла и истаяла. Закишели черви в глазах его и поползли вниз, в ноздри. Оглохли уши его и гнойными язвами покрылись губы. Разорвались жилы на его руках и вывернулись пятки ног его. Поднялся вокруг трупный смрад, удушливым запахом добила его смерть, и попал он в ад. Тому, кто путем измены хотел стать царем земли армянской, не нашлось на ней места даже для могилы. Ибо умер он, как пес, и выволокли его, как падаль…»
Под вечер зашел ко мне ночной сторож, с которым я иногда встречался во время вечерних прогулок. Оказалось, что он и электромонтер по совместительству. А может быть, наоборот… Он чинил настольную лампу и искоса поглядывал на раскрытую книгу. Заметив знакомое имя, уважительно произнес:
— О, Вардан Мамиконян!..
Воспетое в песнях и легендах, это имя знакомо ему сызмалу и жило в памяти рядом со сказочным Давидом Сасунским, как воплощение героизма и любви к родной земле.
Мой гость, его звали Аракел, починил лампу и с благодарностью принял приглашение выпить чашечку кофе. Пока я кипятил воду для немудрящего (растворимого!) напитка, Аракел полистал книгу, потом сказал:
— Еще когда я был совсем маленьким, дед и отец рассказывали мне про Вардана. И учитель… Вай-вай, что то была за сеча! А вы, значит, из Киева? Так я вам скажу: была и на Днепре страшная сеча, ну по-теперешнему — бой. Был я там… Вода в реке клокотала — взрыв за взрывом. От сотен бомб и мин волны вздымались до неба, но не могли они перебороть огонь. И каждая волна была красной — столько крови бежало в Днепр…
На миг мне почудилось, что ожил летописец Егише и заговорил своей, по-восточному цветистой речью.
— Что страшней всего на войне? — спросил Аракел и сам ответил: — Не бомбы и танки, не пулеметы и минометы. Рукопашный бой, вот что. Знаю…
Уставившись в стол, он тихо сказал, что и до сих пор в тяжелые ночи ему чудится хруст ребер, когда в грудь вонзается штык.
Я слушал рассказ солдата, для которого — через десятилетия — кое-что забылось, а кое-что слилось с давним, слышанным от отца и деда, о временах славного Вардана, когда острые копья впивались в грудь врага, как штыки на этой войне. Все битвы против захватчиков от давних времен и доныне слились в одну, все реки алели от крови, все матери-страдалицы тщетно взывали к пустому небу.
3
Теплый вечер. Тихие улочки. Живительная тишина на просторных усадьбах многочисленных пионерских лагерей. Дети разъехались. И не только во все концы Армении, но и во все концы мира. Стало добрым обычаем: республика приглашает детей зарубежных армян, и собирается тут детвора — от Сирии и Кипра до США и Канады, чтоб узнать родную землю и услышать родную речь.
Осенний Цахкадзор, тихий, малолюдный.
Как-то так случилось, что во время прежних поездок в Армению мне не довелось побывать здесь. Теперь каждое утро ухожу в горы — то в том, то в другом направлении — и узнаю (и не узнаю) пейзажи, написанные кистью моего друга, народного художника республики Мгера Абегяна. Узнаю и радуюсь, что нашел именно то место, которое привлекло его. И не узнаю, потому что мудрый глаз мастера увидел в этих пейзажах что-то сокровенное, вглядывался, верно, и в глубь времен, ибо все сегодняшнее на этой земле живет также всей историей народа.
А сейчас хожу улицами притихшего поселка, заглядываю во дворы, где люди заняты своими будничными заботами. Чем ближе к центру, тем ярче раскрывается сегодняшний день: новая школа, новый кинотеатр, библиотека, кафе, гостиница… Но стоит пройти каких-нибудь двести метров, чтобы все минувшее встало перед глазами. На гребне горы вырисовывается, устремляясь в синее небо, маленькая церковь — из темного камня, по-армянски суровая и строгая: лишь орнамент над входом и резной узорчатый крест на стене. Тысячелетняя памятка! И дата эта не приблизительная, не найденная на ощупь в старине, а точная. Вырезанная на базальте надпись свидетельствует, что построена церковь в 1003 году в честь Григория Просветителя. Имя зодчего тоже не забыто, запечатлено на века: Григорий Магистрос.