Мне было стыдно. Сколько прошло дней, а я все еще не собрался поговорить с Володей. Что ему сказать и как сказать? Сложный и запутанный мир семейных отношений. Что может там разглядеть посторонний глаз? Любое вмешательство — это как прикосновение чужих холодных пальцев. Семейные арбитры, советчики, миротворцы и просто любопытные доброжелатели — кому они помогли?
Тем более что это Володя. Чувствительная, ранимая душа.
Уже не раз я его видел в окружении детей. Должно быть, только тогда он и был самим собой. Со своей справедливой строгостью и бескомпромиссной требовательностью. Прежде всего — к себе. Со своей добротой. Со своим вдумчивым словом, со своим умением слушать других. Живая душа, открытая для всего живого.
Как-то он мне рассказал: «В углу школьного двора двое мальчишек держат голубенка с подбитым крылом и спорят: кому из них за ним ухаживать? Наконец договорились — по очереди. Два дня один, два дня другой. Потом кто-то из них говорит: «Мне снилось, что я летаю, не на самолете, а взаправду. Лечу — немножко страшно, но как хорошо! Интересно, птицам снятся сны?» Другой на это отвечает: «Зачем им сны! Они ж сами летают».
А еще рассказывал мне о «проканцеляренной душе» той самой заведующей учебной частью его школы.
— По сравнению с ней робот — мыслитель. Цитаты из Макаренко, из Сухомлинского. Но я убедился: не читала. Макаренко «проходила» в вузе. Высказывания Сухомлинского взяты из статей в «Учительской газете». Кто-то за нее прочитал, а она — для ширпотреба! — себе выписала. При ней всегда записная книжка, и в случае чего: нате вам, пожалуйста — авторитетная цитата. А свое? Хотя бы одно свое слово.
— Послушайте, друг, — сказал я. — Такой человек достоин жалости. Она даже во сне не летает.
— Мне жаль детей! — резко ответил Володя. — Кто научит их думать? Кто привьет им независимость суждений? Эта особа радуется, когда весь класс — сорок живых душ — на какой-нибудь вопрос отвечает одинаковыми, заученными словами. Она радуется, а у меня темнеет в глазах… Оптовая педагогика! Один поэт сказал: сокол парит в одиночестве. А воробьи щебечут стаями. И, наверно, одинаковыми воробьиными словами. Кого растят? Молчащую воду?
— Что это такое — молчащая вода?
Володя махнул рукой:
— Когда-нибудь расскажу.
— Послушайте, Володя…
Но он перебил меня:
— Вы слышали про «зеленую школу» Сухомлинского? Я уж не говорю о педагогическом таланте этого человека — возьмем лишь его «зеленую школу». Вместе с детьми создать школьный сад, создать цветники и чтоб это делалось не только руками, но и душой. Тогда каждое деревце, каждый цветок в глазах ребенка будет им же созданное чудо. А у этой особы под рукой записная книжка с цитатками. Это для нее весь Сухомлинский… А Януш Корчак? Стыдно сказать, но некоторые в нашей школе имеют самое туманное представление — кто это такой? Для меня он наивысший пример человечности! Пошел с детьми, со своими воспитанниками в газовые камеры Треблинки, хотя мог остаться жив и цел. Даже фашисты, считаясь с его именем, известным всему миру, сказали: «Детей мы заберем, а вы свободны». А он пошел с детьми. Показал, каким должен быть человек в нечеловеческие времена. У меня уже целая библиотека, сотни статей из газет и журналов о Корчаке и Сухомлинском. Кстати, и Сухомлинского гитлеровцы пытались убить на фронте. Не убили, но сократили жизнь.
— Вам надо учиться, Володя. В школе нужны именно такие, как вы.
— Учусь. — Он вздохнул. — Заочно. Нелегко…
— Какой факультет?
— Исторический… Штудирую ту самую историю, о которой Москалюк где-то вычитал, что она еще никого ничему не научила.
Все наши разговоры с Володей вертелись вокруг близких ему тем — дети, школа. А как заговорить о личном? Он может сразу замкнуться, сдвинуть брови и, из вежливости слушая, думать: «Этот седой тюлень тоже взялся меня поучать. Какая скука!..» Либо вспыхнет: «Это мое личное, сокровенное, моя боль. Неужели каждый должен щупать пальцами и давать рецепты?!»
Я спустился к морю, побродил вдоль берега. День был хмурый. Серое небо. Серое море. Горы в тумане.
Именно в такой день серая тоска томит сердце и хочется вырваться из нее любым, пускай даже неожиданным способом. Сесть на пароход — какой угодно, куда угодно; вскочить в дальний автобус, не спрашивая маршрута; помчаться на аэродром и купить билет на самолет: «Куда вам?» — «В ясный день». А есть ли такой маршрут в расписании авиарейсов?
Возле гостиницы «Таврида» ко мне подошел незнакомый человек и деловито спросил: