Массивный корпус машины вдруг затрясло, раздался дробный рокочущий звук. Комаров сначала перепугался, что вертолет угодил в какую-то воздушную аномалию и теперь собрался камнем рухнуть вниз, но мгновением позже сообразил: это просто заработала автоматическая пушка, расчищая внизу место для посадки и десанта от местной нечисти.
МИ-24 кружил над поляной, поливая ее шквалами свинца и стали. Комаров, обернувшись к квадратному иллюминатору, пробовал хоть что-то разглядеть там, но не смог. Только причудливые, хаотично мельтешащие тени. Боевая машина скоро пошла на посадку, стрельба прекратилась, военные сразу же подобрались, быстро проверили оружие, напротив двери занял место один из бойцов с массивным пулеметом наизготовку. Если даже какая-то досужая тварь ринется сбоку на открывшуюся дверь, ее встретит убийственный ливень пуль.
Но обошлось. В атаку никто не полез, хотя на небольшой поляне там и сям валялись растерзанные очередями вертолетной пушки кровавые трупы собак. Много. Комаров даже на первый взгляд насчитал их добрый десяток, это при том, что слепые псы — твари хитрые и наверняка при звуках стрельбы и винтов ломанулись кто куда, спасая жизнь. Здоровенная была стая.
— Туда, — махнул рукой Литвинов, указывая направление, и поисковая группа двинулась вперед.
Комаров шел в середине цепочки, постоянно оглядываясь по сторонам. Страх уже не мучил его — он превратился в постоянное и неотъемлемое чувство, как глухая, постоянная боль, скажем, в сломанной ноге. Организм упрямо выдает в мозг через нервы сигналы о серьезном повреждении, но разум понимает: сейчас это никак не исправить и никуда не деться, поэтому проще не обращать на это особого внимания, пока еще можно терпеть. Будет нельзя — примем меры.
Долгий, протяжный вой пробуравил воздух, раскатился и медленно затих, порождая эхо.
— Псевдопес, — нервно усмехнулся сухим, хрящеватым лицом Литвинов, — нас чует, падла, но боится лезть. Знает, что нас много и хорошо вооружены, вот и бесится, пугает.
Комаров ничего не ответил, а просто представил, как вчера этой же тропкой шли Шрам, Павел и Джина. И как наверняка тоже выли вдали хищные твари, шуршала сухая трава под ногами, каркали вороны, рассевшиеся на деревьях, и тускло светило через пелену туч скупое осеннее солнце. Представил — и по коже пошли мурашки.
«Сто процентов непредпринятых попыток не оканчиваются успехом» — так любил говорить Павел. И вот теперь Комаров сам лез туда, откуда имел все шансы не вернуться. Делал попытку найти тех, кого, скорее всего уже и не стоило искать. Но нельзя же просто так сидеть на месте, сложа руки? А впереди уже длинным невысоким холмом тянулась идущая по краю Болот железнодорожная насыпь, возле которой, скорее всего, и пропали ученые.
С дороги сбиться было непросто: когда-то, очень давно, по ней ездила техника, с тех пор вездесущая трава взяла свое и быстро нашла способ пробиться через укатанную в камень почву, но широкая просека осталась, и на ней еще вполне угадывались колесные колеи. Быть может, еще до Второго Взрыва по ней шастали кто-то из самоселов, гнездившихся полулегально на запретной территории. Насколько Комаров знал, власти смотрели на это сквозь пальцы и особо людей не гоняли… А потом, после катастрофы, даже пробовали кого-то спасать при помощи войск, вертолетов и спецтехники, хотя, кажется, выручать было уже некого.
Выброс застал самоселов кого где, и деревянные утлые домишки никак не могли служить им спасением от чудовищного катаклизма. Над землей пронеслась смерть, убивая всех подряд, или же даря им то, что хуже любой гибели. Комарову рассказывали поистине жуткие вещи, и почему-то он, скептик, как и практически любой ученый деятель, предпочитал верить им, не проверяя лично. Например, как на кладбищах пучилась земля, и оттуда восставали, словно в дешевых фильмах ужасов, погребенные там покойники, и то, что от них осталось. Как из рощ и лесов выходили самые настоящие монстры и безнаказанно бродили по поселкам, пожирая человеческие трупы и тех немногих, кто был жив. Как бегущий в панике человек вдруг совершенно внезапно, на ровном месте превращался в тень на земле, сгорал заживо в бьющем вверх факеле пламени или рвался на части, в разлетающийся по земле фарш. Да много чего еще.
Сухая трава печально шелестела под ногами. Полынь — здесь было так много полыни! — качала своими метелками, в воздухе витал ее пряный запах. Чернобыль… Черная быль. Комаров пригляделся к насыпи, туда, куда вела тропа: там уродливо горбились неведомо когда застрявшие там железнодорожные вагоны и дизельный локомотив. У местных бродяг, скорее всего, уже был там проторенный проход на Болота.
Через еще добрых сотню шагов Литвинов вдруг вскинул вверх руку:
— Стой!
Солдаты ощетинились автоматами, а двое бойцов медленно, предельно осторожно двинулись вперед, держа тропу под прицелом. И только тут Комаров заметил причину этой тревоги.
Ярко-оранжевый лоскут ткани от защитного комбинезона, который выдается всем научным сотрудникам, отправляющимся в экспедицию за пределы комплекса. Такие же были и на Джине с Павлом. Комаров сжал кулаки и тихо застонал. Самые худшие его подозрения подтверждались.
Лоскут оказался частью рукава костюма, причем — по иронии судьбы, не иначе! — именно правым, там, где был нашит шеврон с именем владельца. Через грязь еще можно было разобрать, что совсем недавно в комбинезоне ходил Павел Степаненко. А внутри ткань оказалась еще и забрызгана кровью, что недвусмысленно свидетельствовало о печальной судьбе ученого. Не сам же он оторвал кусок от прочнейшего костюма (даже не всякий нож его возьмет), обрызгал изнутри красным, вывозил в грязи и бросил на тропу!
Поисковая группа скоро вышла на небольшую поляну перед переходом через железнодорожную насыпь. Впереди «дышала» большая аномалия-ловушка, но Комаров не обратил на нее особого внимания.
На небольшом — несколько квадратных метров — пятачке недавно разыгралась целая баталия. Трава примята, земля кое-где взрыта, везде валяются трупы слепых собак. Причем, как сразу же определил Литвинов, зверье посекло автоматными очередями. И огонь велся из-за вагонов, с тропы со стороны Болот. Там и обнаружились россыпи автоматных гильз. Стреляли из автоматов Калашникова и американской М16. Опытный военный сообщил, что по собакам палили трое человек. Другой вопрос — только ли по собакам?
На траве там и сям виднелись уже подсохшие большие пятна крови, множество клочьев оранжевой ткани, защитный шлем с открытым забралом, мелкие осколки костей. От такого зрелища тошнота так и подкатила к горлу. Запах тоже был соответствующий — тяжелый, уже отдававший пропастиной. Привычные к подобным зрелищам военные рассредоточились и принялись обыскивать кусты рядом, а Комаров достал фотоаппарат и сделал несколько снимков места трагедии.
Экспедиция погибла. Но в полном ли составе? Судя по словам Литвинова, да и соответствуя логике, останки на поляне принадлежат только одному человеку: Павлу Степаненко. А куда тогда девался Шрам? И Джина? Если группа угодила под Выброс, то погибнуть должны были все. И кто тогда растерял собак, которые пожирали тут труп ученого? Комаров знал, что Болота кишат бандитами и разными отморозками. И заявились они сюда, скорее всего, уже после Выброса, перебили падальщиков в надежде чем-то поживиться. А потом ушли, увидев, что брать-то уже нечего. А Шрам и женщина? Может?…
Размышления Комарова прервал крик одного из военных, занявшего позицию возле вагона. Приникнув к окуляру снайперской винтовки, боец следил за кем-то вдалеке.
Все подбежали к нему, Литвинов извлек мощный цифровой бинокль, поднес к глазам. И выругался, не стесняясь в выражениях, после чего протянул прибор Комарову.
Расстояние в примерно километр было совсем даже не помехой для хорошего бинокля, и фигуру в оранжевом костюме Комаров увидел как если бы она была в десятке шагов от него. Джина Кролл медленно брела по болотистой земле, то и дело проваливаясь по щиколотку и медленно, как бы нехотя освобождая ноги. Походка всегда энергичной, спортивной женщины теперь напоминала движение кое-как передвигавшегося наполовину парализованного инвалида. Или плохо сделанного робота. Голова Джины, непокрытая защитным шлемом, вяло свешивалась набок, темные волосы торчали в разные стороны, похоже, уже заляпанные болотной грязью. Женщина явно брела без определенной цели, сама не зная куда и зачем.