[Ияков: Уаа…]
Он всё лежал на той кровати. На белой скомканной простыни валялась тонкая трубочка, упирающаяся своим концом ему в ухо. За окном только рассветало – ещё было время спокойно уйти, не вызвав никакой паники и истерики у обитателей избы.
[Ияков: …]
Ияков оглянулся по сторонам.
[Ияков: …]
Пузырчатое окно облепилось пылью и какими-то мягкими белыми нитками. В уголке висела выцветшая масляная картинка размером с ладошку, на которой была изображена неизвестная юноше женщина.
Сам он был в высохшей, побуровевшей крови. Костяшки были разбиты в мясо, а рёбра ужасно болели. Вчера он знатно подрался с Гротом и его телохранителями. Он никого не убил, да и калечить особо не стало – так, выбил пару-тройку зубов да носы поразбивал. Схватил добро да поволок Тита в Гердан, подальше от всего этого.
[Ияков: …]
Рядом с ним лежала Луза. Её белоснежные волосы были растреплены по мятой периной подушке сероватого цвета. Ясно-голубые глаза уже не были такими широкими, как вчерашней ночью. Тем не менее, её веки были открыты, словно она умерла.
[Ияков: …]
Она выглядела мило. С открытым ртом и слегка выпирающими из-за этого передними зубками, с белыми размашистыми ресницами и пухленькими розовыми губками Луза походила на ангела, беззаботного и девственно прекрасного.
[Ияков: …]
Однако она едва дышала – её грудь вздымалась редко, истерично дрожа; язык от шараша покрылся чёрным налётом, а бледные ладони панически прижались к горлу, словно она задыхалась.
[Ияков: …]
Её отец был старостой Гердана – очень влиятельным, почтительным и строгим человеком. Он умудрился в таких тяжёлых условиях взрасти довольно заботливую, талантливую и, что самое главное, совершенно непорочную юную особу.
[Ияков: …]
Как жаль, что из всех парней в деревне она влюбилась именно в Иякова.
[Ияков: …]
Он поднялся с постели и проследовал к двери. По идее, её родители могли уже встать. Заметь они юношу в комнате своей дочери – у них обоих возникли бы очень большие проблемы. Именно поэтому было важно незаметно и максимально бесшумно выбраться из избы, дабы целый староста Гердана не сорвался на Иякова и Лузу.
[Ияков: Подъём, семья! Я ухожу!]
С этими словами юноша втаранил свою грязную босую ногу в лёгенькую деревянную дверцу, из-за чего она слегка хрустнула и вяло распахнулась, громко врезавшись в стену.
[Ияков: …]
С самодовольной рожей Ияков вальяжной походкой прошёлся к выходу из избы, слегка согнувшись и засунув руки в карманы.
Да, эта комната была не просто прихожей, а спальней старосты Гердана и его жены. У бревенчатых сводов стояла довольная роскошная для мелкого городка двухместная кровать, на которой, под тонким летним одеялом, лежало две фигуры: полноватая и внушительная мужчины и тонкая, слегка сгорбленная женщины.
[???: Что ты делаешь в моём доме?! Вор!]
Только продравший глаза староста орал басисто, властно – как и положено старосте.
[Ияков: …]
Тем не менее, юноша просто выбил очередную дверь босой ступнёй и выбрался на улицу, приникнув окровавленными пятками к сырой утренней траве.
[Ияков: Мм…]
Солнечные лучи нежным яичным сияньем окропляли лицо Иякова, перемешиваясь с прохладным, даже слегка холодным ветерком.
[Ияков: …]
День только начинался.
***
[Ияков: Фух… Фух… Фух…]
Близился полдень. Ветви деревьев мохнатыми лапами смыкались над телом юноши, бликами света стекая по его вспотевшим влажным мускулам: рельефным кубикам, будто крылатой спине и плечам, объёмным бицепсам и трицепсам, волосатым, будто взбухшим, икрам.
[Ияков: Фух… Фух… Фух…]
Этот прилесок был чуть ли не в самом центре Гердана – чуть подальше от жилых домов и полей, там, где, на удивление, никто ни по грибы, ни по ягоды не ходил, а только тренировался один чубастый юноша.
[Ияков: Фух… Фух… Фух…]
Ияков отжимался. Попеременно на каждой руке. Не считая.
[Ияков: …]
Все упражнения он придумывал сам и делал по одному и тому же принципу: делай свой максимум и ещё пару раз.
[Ияков: Фух… Фух… Фух…]
Утром он успел сходить к реке и подмыться после вчерашней драки, выпить медовухи из запасов Прушки, немного курнуть да поесть мясца с овощами (и то, и то он приготовил сам на костре, хоть ни те помидоры, ни та бедная курица ему, естественно, не принадлежали).
Сейчас же он собирался покачаться хотя бы ещё минут тридцать и после снова курнуть, может даже второй раз пройтись по Прушке и бочонкам его отца.