- Тогда почему?
- Почему я имею право злиться на нее? Потому что она обидела моего ребенка.
Мы рассмеялись. Она знала меня слишком хорошо. Мамы всегда знают нас лучше, чем нам хотелось бы. Она знала по именам всех моих лебедей, и один из них, глупо было бы отрицать, любил ее больше жизни. И она чувствовала, как во мне падает в темноту, захлебываясь птичьим криком, сильная белая птица, верная до боли.
Она чувствовала, как я умираю внутри, не поняв толком, за что умираю.
Она помогла мне выйти в коридор. Мы сидели на растресканной клеенчатой кушетке на балконе. Курили. Смотрели, как небо жадно пьет чернила из густой асфальтовой реки, словно ему, а не мне оставила внутри черную пустоту та, которую звали Лена.
И даже тогда я не мог выговорить то, что рассказываю сейчас. Было слишком больно. Слишком холодно освобождаться от привычки к ее теплу.
И белые шрамы на ладонях отчаянно гудели, заставляя сжимать кулаки.
Можно пережить, когда внутри умирает лебедь. Я знаю, что тот, кто умеет любить, не сомневается, не отталкивает, не трусит, не жалеет птиц, чтобы еще раз подняться в небо. Без любви лебеди умирают также мучительно и страшно, как потеряв ее, но без любви они умирают бесцельно. Это ведь во сто раз хуже.
Ты читаешь это. Ты умеешь слушать, моя милая девочка. Ты держишь в руках мою вывернутую душу и не пытаешься оттолкнуть. Ты, наверное, тоже знаешь, как это, когда умирают лебеди.
Спасибо, что слушаешь.
Твой,
Лондон Птиц
2. Alone
Я никогда не знал, что с ней делать. С тех самых пор, когда мама поставила ее на порог моей комнаты и сказала:
- Лондон, это Юля. Она занимается в английской школе. Не мог бы ты занять ее, пока мы с Юлиной мамой обсудим наши дела.
Ей было одиннадцать лет. Мне шестнадцать. Это было несправедливо. Даже жестоко.
Что мне было с ней делать? Можно подумать, если она ходит в свою проклятую английскую школу, а меня зовут Лондон, мы непременно подружимся.
- А почему у тебя рука забинтована?
У нее были рыжеватые волосы, длинные, ниже... того, чего у девочек в одиннадцать лет по определению быть не может, одни тазовые кости. Две ржавых косы ниже этих самых тазовых костей. И очень светлые глаза, бледно-голубые, с яркими, широкими черными зрачками. Когда она смотрела на меня, казалось, будто кто-то целится сразу из двух стволов прямо мне в переносицу.
- Не твое дело. - Мне не хотелось ей отвечать. Не хотелось с ней разговаривать.
В моей комнате не было ничего, что могло бы развлечь девочку в одиннадцать лет. Фильмы на моем ноуте ей не стоило показывать еще лет двадцать, музыку, которая мне нравился, она не выдержала бы и трех минут, к тому же пришлось бы объяснять новой компаньонке мамы, почему у ее деточки идет кровь из носа.
Пока Юля рассматривала постеры над столом, все это пронеслось у меня в мозгу. Когда она поворачивала голову, косы двигались на ее плечах, ползали по розовой кофте, словно змеи.
Я не знал, что с ней делать.
По счастью, она не слишком доставала меня. Просто садилась в угол на тахту, доставала планшет и что-то листала.
- Можно добавить тебя в друзья?
Я обернулся, чтоб ответить, что меня нет в соцсетях. Она хитро глядела на меня прозрачными глазищами из-за планшета. Дурочка забыла отключить звук фотосъемки. Планшет дважды щелкнул, словно затвор фотокамеры.
Я рванул к мелкой гадине, уронив стул. Она с визгом вскочила на спинку тахты, оттуда пыталась соскочить на пол, но я схватил ее за ногу, перехватил поперек тощих... тазовых костей, попытался выдернуть из цепких пальцев планшет.
- Уронишь, твоя мама не расплатится.
- Это лучше, чем носить мне в тюрьму сигареты. Потому что если ты не сотрешь эти дурацкие фотки, я тебя убью!
В дверь заглянула мама.
- Не сомневалась, Лондон, что вы найдете общий язык. Только не слишком впадай в детство. И не надо пачкать кровью стены.
Девчонка обиженно засопела, поняв, что на помощь рассчитывать не стоит. Выпустила планшет и со злорадством смотрела, как я ищу значок мусорки на экране.
- Фотографировать людей исподтишка неприлично.
- Почему? - Она и правда не понимала. Ее мамочка купила дочке крутой планшет, но не догадалась объяснить, чего с ним не стоит делать.
- Потому что тот, кто не хочет светить лицом в сети, может поймать и отшлепать тебя.
Она вывернулась из моих рук, хлестнув косами по лицу, и уселась на тахте, обхватив тощими руками такие же тощие ноги, насупилась.
- Но в этом же нет ничего плохого. Если мне что-то нравится, я фоткаю. Разве плохо, что я хочу показать...