Она прошла в мою комнату, уселась на тахту, поджав ноги.
- Ты придешь завтра?
Я никогда не знал, что с ней делать.
- Не знаю. А что? Мне отведена в этом спектакле а-ля рюс какая-то особая роль? Я должен войти и, как Дубровский, выстрелить в ухо медведю, а потом гнаться на коне за вашей каретой?
- Перестань. Просто я была бы рада видеть тебя.
- Ты за этим пришла?
Мне хотелось, чтобы она ушла. Но небо за окном медленно из голубого становилось сиреневым, и мне захотелось уйти самому, оставив ее, как тогда, сидеть на тахте, обняв руками колени.
- Ты обещал мне, когда я уезжала. Обещал показать свой чердак.
- Я давно там не был. Грязно, наверное.
- Ты обещал. Я невеста и имею права требовать.
Я хотел сказать ей, что она не моя невеста и если и может требовать что-то, то у своего Ричмонда. Но небо темнело. Ее глаза смотрели так, что оставаться на месте было нельзя.
Я снял ключ с крючка.
В полутьме, переступая через балки, мы дошли до смотрового окна. Мой матрас лежал там же, где прежде. Кто-то укрыл его полиэтиленом, положив сверху пару кирпичей. Наверное, мама.
Я снял камни, сбросил пленку, постелил куртку на край матраса. Она осторожно села, похлопала рукой рядом с собой.
- Лон.
У нее снова получилось «аlone». Словно она просила побыть с ней наедине.
Я сел.
- Знаешь, - сказала она, - мне здесь нравится. Ты был свиньей, что не приводил меня сюда. Звезды так близко.
Она сидела, подперев подбородок кулаком, и мне подумалось, как небо выдерживает этот ее взгляд. Звезды накалялись, набирая яркость.
- Ричмонд - это такой район в Лондоне. Тоже Лондон, но только самое лучшее. Комфортно, богато, красиво. Я была там.
- Это хорошо.
Я не знал, что ей отвечать.
- Я пыталась представить это место. Как ты сидишь тут.
- Я лежал. И слушал, как ты зовешь меня снизу.
- Ну и скотина ты был, Лондон.
- Есть такое дело.
Я хотел извиниться. Наверное, я просто хотел извиниться. Я повернулся к ней. Она положила голову мне на плечо, поцеловала в шею, потом в щеку, потом потянулась к губам.
Не только у девочек, у молодых женщин тоже есть эти реостаты в глазах. Я поцеловал ее.
Это было совсем неправильно. Не те губы, не тот поцелуй. Она была не той. И зря я привел ее сюда. Где-то внутри меня ей все еще было одиннадцать, и эту тощую девочку с косами-змеями нельзя было целовать.
Она обняла меня, крепко. Ее руки отозвались резкой болью в перевязанных ребрах. Наверное, я дернулся. Она отстранилась, спросила: «Больно? Прости»
- Макс! - раздался снизу со двора тонкий девчачий голос. - Ма-акс!
- Лондон, иди объясни ей, что она ведет себя, как дура. Должен же ей кто-то сказать. Впрочем, я сама.
Она вскочила, зацепилась волосами за какой-то невидимый в темноте гвоздь, выругалась по-английски, выдернула шпильки из волос. Они упали, коснувшись кончиками моего лица. Словно стая бабочек бросилась на меня из темноты.
Я вскочил, помог ей высвободиться. Она нервничала, дергала волосы. Потом, снова выругавшись, прижалась горячими губами к моим губам.
- Макс! - донеслось со двора.
Она сбежала, прыгая через балки.
Я сел обратно на матрас и просидел, пока небо не стало черным. Следующим утром Джулс вышла замуж.
Я никогда не знал, что с ней делать. На свадьбу я не пошел. Может и к лучшему. Медведь покусал Ричмонда, Джулс было бы не по себе, если бы я это видел.
Еще через сутки она улетела обратно.
Я не знал, что ей написать, когда она была Джулс. Сейчас я, наверное, рассказал бы ей. Но миссис Ричмонд я писать не стану.
Ричмонд - это не часто Лондона. Это округ Нью-Йорка, и между ними слишком много километров.
Извини, что вываливаю все это на тебя. Просто... мне кажется, ты поймешь.
Твой,
Лондон Птиц
3. Танцуй, скучный Лондон
Она плясала посредине зала ожидания. Люди чаще всего, прежде чем что-то сделать, задумываются. К чему это приведет, как я это сделаю, хватит ли сил, достаточно ли я готов, как буду выглядеть, что обо мне подумают. Люди задумываются - и так ни на что и не решаются.
Я сам таким бываю. И чем взрослее, тем задумчивее. Как-то жаль себя. Жаль отдавать сердце тем, кто задумается и будет несколько дней, месяцев, лет вертеть твое живое пульсирующее сердце в руках, не в силах решиться хоть на что-то. Будут таскать его в кошельке в отделении для мелочи или просто в кармане, облепленное сохраненными за какой-то надобностью счастливыми билетиками, крошками от раздавленных сушек и несбывшимися мечтами. Потому что за каждой такой мечтой стоит нерешительность и страх - а что подумают другие, если я это сделаю.
Только счастье не в билетиках.
Она танцевала посреди зала ожидания, легко ступая грязными босыми ногами по холодному кафелю. Волосы ее летели веером, захлестывали руки. Она была счастлива.