Гэйвен с подозрением оглянулся на Гвен.
- Ты что смеешься? Ты, часом не курила дурь на этих своих танцах?
- Нет, курила, но не дурь. Это все Любовь.
- Какая еще любовь?
- Которой накормят собак. Не тебе в обиду сказано. Это я просто философствую.
- Если любишь философствовать, сойдись с Фьюри. - ехидно сказал Гэйвен. - Он оценит, уверен.
- Спасибо за совет. Может и стоит ему последовать? Хотя нет, что-то мне надоели старые мужчины. - Гвен отвернулась от ангара, невидящими глазами всматриваясь в лес. - Скучно. Лучше найду кого-нибудь помоложе. Может, мне взяться за Финли? Он чище, честнее и лучше, чем все вы вместе взятые.
- Вот тут я с тобой согласен...
Остальной пусть они проделали молча. Гвен шла, сосредоточившись на дороге. Избежание неуклюжести было вопросом чести - и потом, ей надоело ерничанье Ван Вестинга.
Гэйвен тоже не проявлял желания болтать. Все его хамство, казалось ему, ничуть не прикрывало досады по поводу происходящего. Меньше всего ему хотелось, чтобы Гвеннол опять начала вокруг него прыгать. Пусть себе скачет - подальше. Со своими мальцами. Все как на подбор - такие смазливые блондинчики. И что ему за дело? Дела, по сути, не должно было быть - но мерзко было все равно. И потом, он уже все решил - и то, что Гвеннол наконец начала смотреть в сторону ровесников, не могло не радовать. Но, загребучий кровавый ад, неужели в этом мире не найдется ни одного нормального паренька, что не попытается ее принудить, взять силой, а сделает, наконец, все как надо - как она того заслуживает? Прямо хоть самому иди в сводники.
Все, все, хватит. Сама разберется. И права она, пожалуй, начиная делать самостоятельные шаги. Не набьёшь шишек - ни хрена не научишься... Можно было, правда, и жизнью расплатиться... Гэйвену вспомнилась Ленор, и он прикусил губу. «Это тут вообще ни при чем», - подумал он, в душе понимая, что на самом деле очень даже при чем. Чем больше Динго пытался отделаться от мыслей - тем больше они самой неприглядной толпой лезли в его несчастную голову. Он хлебнул еще коньяка. Стало лучше - гвалдёж прекратился, хотя бы на время.
Они прошли мимо усадьбы Хальтенхеймов. Дом темным призраком стоял, выглядывая верхним этажом из-за забора. Неосвещенный, он казался как-то меньше, но более зловещим. И с завтрашнего дня ей предстояло туда переселиться... Гвен вздохнула. Всего неделя осталась, как-нибудь выдержит. Времени совсем мало...
Шли они быстро - вот уже и тот кусок пляжа, где еще вчера... тут у Гвен опять начали лезть слезы - неужели это был тот самый человек, что шел слегка позади нее, и от которого теперь веяло таким холодом и даже чем-то вроде ненависти, что обнимал ее там так нежно, что сердце начинало пропускать удары? Как они дошли да такого и в столь короткий срок? Все казалось совершенно нереальным. И нелепым...
Они миновали волнорез. Луна, уже слегка ущербная, пряталась в волнистых чернильных тучах, выглядывая из-под них, как глаз одичавшего безумца. Облака наливались изнутри бледно-желтым ее светом, словно принимая на себя чужие грехи. Вода сегодня была темна и тиха, даже лунный луч не тревожил ее подернутой легкой серой дымкой поверхности, что после света фонаря казалась особенно насыщенного глубокого синего цвета. Еще несколько шагов. Они вышли на парковку.
- Ну вот, я тебя довел. Можешь теперь отправляться спать. Если, конечно, на балконе тебя не поджидает какой-нибудь ухажер (например, Кардинал, обернувшийся летучей мышью)
Гвеннол бросила на него печальный взгляд. Ну какого хрена она опять смотрит так? Он наговорил ей уже столько гадостей, чтобы на весь год хватило, чтобы обдавать его презрением. А ей все хоть бы хны. И снова таращится своими проклятущими ведьмиными глазищами. Где этот коньяк? Они остановились, не дошедши до фонаря.
- Перекур? А потом каждый - в свой угол. Ты на свое подушечное ложе. А я...
- К своей симпатичной девушке, полагаю... - мрачно пробубнила Гвен, вытаскивая из узкого кармана свою выпендрежную пачку.
- Вот именно. (под кочку, к змеям)
- Хорошо, курим.
Оба одновременно щелкнули зажигалкой. "Как близнецы, - невесело подумалось Гэйвену, - хреновы распиленные пополам близнецы. Которые друг друга терпеть не могут, потому что осточертели один другому до тошноты, но и расползтись дальше, чем на пять футов, не в состоянии. От страха, что потеряются. От ощущения перманентной неполноценности, словно в той, другой, отрезанной половине случайно забыли твою сущность - а куда ты без нее?"