- Это еще зачем? - пожала плечами Линн. - Что за странная мысль - добровольно лезть в гадючье гнездо... Или это тетка так решила?
- И она, и мама.
- Ну, мама, видать, не знает, о чем речь. Вообще, дорогая, ты теперь взрослая женщина - пора начинать думать своей головой. - Линн глотнула из своего стакана и усмехнулась. - Да и мама не всегда рядом может оказаться... Ну, дело ваше. Будет время - заглядывай. Хотя время по нынешним меркам - вещь драгоценная. Что наводит меня на мысль о завтраке. Прощай, милочка, удачи тебе. Она точно не повредит. Иногда только на удачу и надежда...
- Спасибо за все.
- Тебе спасибо - за красивую сказку. - На этот раз ее подруга-пифия была серьезна. Ее рукопожатие было жестким, почти болезненным, а рука - горячей и странной на ощупь, как пергаментная бумага. Гвен почти испугалась, что может повредить ладонь старой женщины, но именно ее кости заныли от сильного захвата. Вот тебе и старушка-божий одуванчик!
Они вместе вышли из номера. Линн отправилась в буфет, Гвен - к лифту. Через десять минут она в новом наряде - он был ей слегка великоват в груди, но в целом сидел отлично, со вчерашним рюкзаком и в удобных ботинках - ее тапочки странным образом подошли по цвету к окантовке стоячего воротника платья - шагала по влажной дороге в сторону особняка.
3. Гэйвен
Когда летний туман пахнет вьюгой,
Когда с неба крошится труха,
Когда друга прирежет подруга,
И железная вздрогнет соха,
Я один не теряю спокойства,
Я один не пру против рожна.
Мне не нужно не пушек ни войска,
И родная страна не нужна.
Что мне ласковый шепот засады,
Что мне жалобный клекот врага?
Я не жду от тиранов награды,
И не прячу от них пирога.
У меня за малиновой далью,
На далекой лесной стороне,
Спит любимая в маленькой спальне
И во сне говорит обо мне...
Ей не нужны ни ведьмы, ни судьи,
Ей не нужно ни плакать, ни петь,
Между левой и правою грудью
На цепочке у ней моя смерть.
Пусть ехидны и дядьки с крюками
Вьются по небу, словно гроза -
Черный брахман с шестью мясниками
Охраняет родные глаза.
Прекращайся немедленно, вьюга,
Возвращайся на небо, труха.
Воскрешай свово друга, подруга,
Не грусти, дорогая соха.
У меня за малиновой далью,
Равнозначная вечной весне,
Спит любимая в маленькой спальне,
И во сне говорит обо мне,
Всегда говорит обо мне.
БГ. Черный Брахман
К тому времени, как он добрался до усадьбы, было без пяти восемь. Ненавистное место. Интересно, будет ли Сесили его допрашивать? За себя Гэйвен не беспокоился - но вот Гвеннол... Не очень-то она умеет врать. Язык говорит одно, глаза - совершенно другое. А сегодня с утра у нее вид вообще был совершенно шальной. Наверное, это нормально, учитывая обстоятельства. Гэйвен не стал ей сообщать о том, что для него это тоже в каком-то смысле первый опыт: с девственницами за всю свою карьеру он еще не сталкивался. Поэтому минимально не представлял, что должен обнаружить наутро. Ее смущение, милое зубоскальство и эта немыслимая нежность пугали его еще больше чем если бы, к примеру, она была бы холодна, отстранена, обиделась бы, заплакала, разозлилась... Это все можно было бы понять. Ее реакции, как и всегда, впрочем, обескураживали Ван Вестинга, и он понятия не имел, что со всем этим теперь делать.
Там видно будет. Только бы не выдала себя. В общем-то, по совести сказать, возможно, лучше было бы себя и обнаружить. Тогда брак, задуманный Сесили, наверняка бы сорвался - сама как-то об этом сказала - его бы выгнали в шею, а Гвеннол... Вот тут-то и была проблема. Заставлять ее проходить еще один круг ада - из-за него - совершенно не стоило. Значит, остается только шифроваться. И молиться, что девочка сама себя не выдаст, с этой ее восторженностью и сияющими глазами.
Гэйвену стало стыдно за свои мысли: загребучий свет, в кои-то веки, первый раз в жизни выпало что-то настолько чистое и совершенное, что дух захватывает, ан нет - теперь, как тать, будет прятаться по углам. Словно он что-то стащил. «Но ты ведь и стащил», - подумалось ему.
У калитки торчали, как всегда, Роевы поклонницы. Что-то они сегодня ранехонько. Ах, ну да, концерт же. Небось, получат свой автограф - и рванут в соседний город на рейсовом душном автобусе смотреть на этого кичливого паршивца. Гэйвен молча прошел мимо них, отстраняя от калитки наиболее назойливых. Девицы сбились в кучу и зашептались. Он услышал: «А вы знаете... А это тот телохранитель, мне о нем говорили... Он вообще...» Треклятый кровавый ад! Похоже, и его настигла слава. Хотелось бы надеяться, что она никак не связана с Роевыми развлечениями в городе: ракетками, изрезанными девочками... С оврагами... Почему-то чем больше Динго об этом думал, тем меньше в это верил.