- Слушай, Динго, ты вот что. Я тебе там приготовила - как это - выходное пособие, если угодно. За верную службу... Ты ведь увольняться задумал, я тебя правильно поняла?
- Пожалуй. Засиделся. Как вы там сказали - нет привязок, ну и вот. Путь зовет.
- А и хорошо. - усмехнулась Сесили. - Вот и будет кстати. На дорогу. Одно маленькое условие. Ну, не условие - просьба.
- Что, не болтать? - Динго бросил на нее быстрый взгляд. - Не откровенничать на прощание с Марком? Я и так не собирался, будьте покойны на этот счет. Уж и не знаю, какого черта вам взбрело в голову. Вас мне жалко - местами. Но хозяина жальче. На кой хрен ему портить жизнь? Обратно уже не поворотишь... Сами сказали...
- Ага. Значит, мы договорились? - Сесили продолжала улыбаться, хотя с души словно камень свалился. Лишь где-то очень глубоко, дремлющей змеей шевельнулось разочарование.
- Да, именно.
- Конверт тебе горничная принесет.
- Спасибо...
- Пожалуйста.
Динго встал.
- Пойду я, пожалуй. День какой-то длинный, растянутый, как этот ваш лимузин. Хочется, чтобы он кончился...
- Ступай, ступай... - рассеянно отмахнулась Сесили. - Я сама дверь запру. Тебе уже комнату твою приготовили?
- Да, давно.
- Хорошо...
Динго беззвучно прошел мимо нее. И вот - опять она одна. В лицо дразнящим, терпким ароматом и четкими, словно вырезанными из бархатной бумаги, силуэтами деревьев смотрела ночь. Летучие мыши тоже попрятались, лишь где-то далеко, в глуши лежащего в низине леса, заунывно ухала сова. Вдалеке море совсем исчезло - видна была только беловатая дымка, что бережно укрыла его, как будто тонкой паутиной пухового кружева. Еще одна ночь в одиночестве... Вечном, нескончаемом, уже привычным - но оттого не менее невыносимом.
Сесили резко допила коньяк - глоток обжег горло и тут же отозвался в голове мягким толчком, словно с дерева ей на голову упал теплый тяжелый сугроб... Так пихался Рой, когда сидел у нее под сердцем. Все же она не одинока. У нее есть дети: единственное, что вообще имело значение. Ночи, не ночи - а смысл присутствовал. Не стоит тут нюнить. До чего дошла - даже с Динго поговорила... Сесили усмехнулась. Лучше бы побеседовал с ней в постели... Тоже мне, пай-мальчик. Святоша недоделанный. Себя пусть жалеет. А у нее все будет хорошо. Она еще посмеется - последней - даже если ради этого нужно будет разрушить весь этот треклятый, враждебный ей и ее детям мир. Возможно, тогда разобьется и ненавистное стекло - и она будет свободна...
Гэйвен прошел к себе в каморку. Сел было на кровать, потянулся к сигаретам. Нет, в пекло. Он встал, скинул ненавистный пиджак. Что там еще - оружие - сегодня оно ему явно не понадобится...
Ее дверь, конечно же, была открыта. Даже не захлопнута. Гвеннол спала в кресле: рыжая голова опиралась на одну мягкую плюшевую ручку, а с другой свисали ее длиннющие ноги. Она была в его рубашке. Глупая, неосторожная девчонка... В комнате Эйрин горел маленький ночник в виде мраморного домика, с оконцем посредине - оттуда, с подоконника, он бросал на пол трепещущий желтый свет, слово увеличивая пространство, сгущая тени, таящиеся по углам.
Гэйвен тихонько прикрыл дверь, запер ее изнутри. Медленно разделся. Взял Гвеннол на руки - осторожно, чтобы не разбудить - и отнес в кровать. Она даже не пошевелилась, только подложила ладонь под щеку, как ребенок, и засопела... Он лег рядом, обнял ее - ноги у нее были ледяные - и сколько времени она так прождала его, пока ее не сморило? Еще бы - не денек, а какой-то непрерывный привет из ада... И еще этот чудной разговор с Сесили - пожалуй, один из самых тяжелых за все время их знакомства. И самых откровенных... Побеседуй они так три года назад - кто знает, что бы из этого могло выйти? Но, как она сама сказала, обратно не поворотишь...
Гэйвен вздохнул и зарылся носом в рыжую гриву Гвеннол- при этом свете волосы ее казались темнее, только кончики словно светились, как то перекрестье, где пламя свечи соприкасается с черной ресницей фитиля. Может быть, и Сесили двадцать лет назад была вот такой: похожей на его Гвеннол девочкой, с надеждами, ожиданиями, глупыми мечтами - и глаза ее светились не блудным светом безумия, а совершенно иным, распахнутым, ясным огнем? Кто теперь это знает?
На ее душу не нашлось никого, кто бы оценил ожидание - и отнес бы ее, спящую, в кровать. Время пообтрепало ее, превращая из якобы уверенной в себе, знающей всему и вся цену властной женщины, непревзойдённой королевы бала в загнанную в угол одичавшую кошку, что не знает: то ли ластиться, то ли царапаться не на жизнь, а на смерть. Путь был наполовину пройден, и у каждого из них - своя ноша за спиной; оглядывайся или нет - отрицать ее присутствие было глупо. Но жизнь была - здесь, сейчас. В этом дурацком ночнике. В бабочке, что кружилась возле него, то трепеща, то падая вниз семечком клена. В волосах Гвеннол, чуть влажных от ночной сырости и тревожных снов. В его руках, что обнимали ее узкие плечи. Никто никогда не знал, где время уронит свой посох, отмечая точку бифуркации, разделяя надвое путь одной судьбы. Чтобы не ошибиться, надо было перестать бояться. Если боишься - не живешь...