Пить было все равно нельзя, так что Динго отправился туда, куда его послали, - мыться. Для охлаждения кипящей мигрени он залез под холодный душ - сердце тут же принялось колотиться, как бешеное, но в голове и вправду прояснилось, а стучащая в висках боль отступила. Что нас не убивает, делает сильнее.
Динго оделся в единственное, что у него осталось из чистого - в джинсовый костюм, что он приберег до вторника. Ну что ж, сейчас почти что вторник. Интересно, выстирают ли горничные его тряпки, пока он будет ошиваться в гостинице? Если нет - Динго было почти все равно, а вот Рою вряд ли понравится, если его охранник будет вонять, как старый боров.
Динго с отвращением глянул на себя в зеркало: нет, бриться он определенно не будет, назло Сесили. И впрямь, рожа, как картинка: глаза, как у ласки, красные, под глазами залегли коричневые страшные мешки, подбородок весь в черной щетине, и все это отлично сочеталось с располосованной половиной лица - только детей по ночам пугать.
Кстати, время пугать этих самых детей как раз пришло. Динго для приличия побрызгался одеколоном - перегар не перешибешь, но все же - и отправился в гостиную, откуда уже раздавался мурлыкающий голос Ла Суссен. Гости уже собрались, Сесили приветливой хозяйкой рассаживала их за столом. В углах гостиной в напольных вазах стояли белые лилии. Динго передернуло, и он уселся в углу, возле камина, неподалеку от Роя, который тут же заметил его присутствие и шепнул на ухо соседке, пухлой дочери вальяжного седовласого владельца местного спортивного центра: «О, мой Динго пришел, прошу любить и жаловать. Похоже, у Динго кончилось вино, и он перешел на одеколон. Динго, ты какой бренд предпочитаешь? А то у меня есть пара начатых, которые мне не нравятся. Могу поделиться». И Рой стрельнул глазами прямо в Гвен, сидевшую, за неимением другого места, напротив него. Девчонка залилась краской. Сесили недовольно покосилась на Динго, словно он был во всем виноват, и выразительно подняла брови, посмотрев на Роя. Рой состроил невинную физиономию и с увлечением принялся накладывать толстушке-соседке щедрую порцию рябчика под клюквенным соусом.
Когда Сесили поднялась проводить на террасу тех гостей, что желали перекурить, Динго воспользовался случаем и ускользнул. Рой сидел в окружении новых и старых знакомых и что-то врал про свои развлечения в столице. Вокруг мелким бесом скакал фотограф. Динго решил, что имеет право на паузу. Чтобы не попасться на глаза хозяйке, он прошел в тени кипарисов и вышел на берег, потянулся и с наслаждением закурил.
Вечер уже охладил пылающий песок и медленно уносил прочь липкую влажность, - в воздухе уже чувствовалась ночь, прохладным ветерком обдувающая пляж и плетущая густые тени в зарослях жимолости и можжевельника. Динго глянул на море - и обомлел.
В воде, обнаженная по пояс, стояла спиной к нему Гвеннол. Ничего не замечая, она ласкала перламутровую воду тонкими руками, отводя от себя мелкие зонтики медуз. Худая девичья спина блестела каплями воды в последнем чахлом свете уходящего солнца. С берега девчонка казалась гармоничной частью пейзажа, даже ее немыслимые осенние волосы были совершенно того же рыжего, отливающего малиновым оттенка, что и кайма заката, овивающая горизонт.
Неудивительно, что Динго заметил ее не сразу. Девочка повернулась, словно прислушавшись к чему-то вдалеке, и ее строгий чистый профиль засиял камеей на фоне быстро синеющего неба. Линия груди была чудом совершенства: по неровностям ребер к животу бежали струйки перламутровой воды, и темно-розовыми пятнами приковывали к себе взгляд съежившиеся от прохлады соски. Вдруг Гвен резко нырнула, словно погналась за чем-то. Сейчас бы было самое время уйти, но ноги Динго словно засосали зыбучие пески, - оторваться от волшебного зрелища не было никаких сил.
Стало быть, хозяйка была права: он стоит тут, как похотливый старый козел и подглядывает за купающейся девчонкой, которой, верно, нет еще и восемнадцати лет. Голых девочек Динго навидался немало, особенно за последние два года, как Рой вошел в возраст и стал таскать к себе поклонниц. Некоторые из них - да что там говорить, почти все - возбуждали Динго, но эти жалкие чувства он отгонял от себя как мух, точно зная, что это все как раз то, что ему не нужно. В темноте и проститутки на задворках были вполне ничего, а он спускал пар и не заморачивался измышлениями на тему морали.
Но то, что он испытывал сейчас, имело крайне отдаленное отношение к похоти - да, он хотел ее, но смотреть на нее в лучах заката было все равно, что прикоснуться к звезде - впервые в жизни Динго ощутил, как гармония и совершенство мироздания захлестывают всю его сущность невероятным и необратимым валом непознанных ранее ощущений, надежд, желаний. Теперь Динго понимал, что назад для него пути уже нет - позади была лишь тьма. Выползшей из темного леса усталой тварью, он не мог, не мыслил себе оторвать ненасытного взгляда от первого в его жизни светлого пламени - силуэта Гвеннол в лучах августовского заката.