Она была одиноким цветком в поле, который каждый мог подойти и сорвать. Или затоптать, даже не заметив. Для мира вокруг это не имело бы никакого значения - сотни подобных умирают каждый день, и о них плачут только их родные, если такие имеются. Для него же весь свет был сосредоточен в застенчивом венчике этого распускающегося цветка: не станет ее - и мир вокруг рухнет, рассыплется, уже не сдерживаемый ни притяжением, ни гармонией. Вся правильность и противоречивость бытия воплотилась в этой хрупкой девочке, которая, несмотря на свою жалкость и слабость, каждый раз пыталась поднять голову, не сдаваться. Эта черта в ней пугала и восхищала Динго, и меньше всего на свете он хотел, чтобы ее сломали изнутри. Если он не может оградить Гвен от Роя, то хотя бы может попытаться уберечь ее от прочих монстров, что жаждали ее плоти.
Динго резко затормозил машину. До конюшни оставалось не больше мили. Он закурил.
Это было неправильно. Правильным было бы стереть Гвен из своей памяти, дать ей идти своей дорогой, оступаться и наступать на все железяки, что готовит ей ее путь. Неправильно было любить ее. Бродячие твари этого мира не имеют права заботиться о подобных залетных ласточках. Для них есть шлюхи - в разбросе от супруг сильнейших этого мира до подзаборных падших ангелов. А такие как Гвен - и имя у нее как раз подходящее - живут в золотых клетках и питаются нектаром цветов. У них есть хозяева - которые слушают их пение, любуются их яркой окраской и могут свернуть птитомице нежную шейку, как только им того захочется. У приблудных сторожей нет таких привилегий. Их удел - лежать под дверью хозяев, ждать подачки и выть на луну. Или на золотую клетку. Ласточки достаются им только в мертвом виде - в качестве еды.
Но Динго никогда не делал то, что было правильно. Он делал то, что было должно. Сейчас он знал, что нужно отогнать машину на конюшню, ускользнув от Сесили и компании, наведаться в тот лесок - а дальше будет видно. Он засунул то, что осталось от его пачки сигарет в карман джинсов - там лежала железяка Гвен. Сжал прохладный металл в кулаке так, что утерянная деталь неизвестно чего врезалась в его ладонь до кости.
Если он вернется из леска, то потом напьется до одури, так, чтобы забыть все: пригорок, чужие руки на груди у Гвеннол, ее побелевшие от страха глаза - на этом бледном лице он видел только ее глаза - и красную молнию пореза, разодравшую бархат нежной щеки... Ее взгляд был обращен внутрь себя, она уже была готова сдаться, когда он подъехал... Все демоны ада, хватит! Когда он выпьет, может, у него найдутся силы, чтобы начать делать, то, что правильно. По крайней мере, по отношению к Гвен.
Динго с ненавистью к себе рванул рычаг переключения передач так, что тачка возмущённо подпрыгнула, и нажал на газ. Машина за минуту доехала до конюшни. Он нашел паренька-служащего, кинул ему ключи, зашел погладить Демона - зверюга был очень симпатичен Динго своей остервенелостью и лютой тоской в глазах.
Демон тоже был никому не нужен. Динго временами ходил сюда перед заходом в винную лавку (благо, все было рядом) и выгуливал непокорную тварь. Служащие были только рады: Демон имел скверную привычку кусать всех, кто ему не нравился - а таких было большинство.
Динго приметил зверя во время очередного конного выезда Роя. Тот, искренне веря, что Ван Вестинг не умеет ездить верхом, решил устроить себе и друзьям потеху и затребовал у матери обязательного сопровождения охранником во время конной прогулки. Как же чертовски приятно было его разочаровать! Очень давно, мыкаясь после пансиона от одной работы к другой, лишь бы избежать «заботы» старшего брата, Динго попал на работу в конюшне к отцу одного своего одноклассника. Там он был обязан выгуливать лошадей и через-пень колоду таки научился на них ездить... Но Рою все это было неизвестно, поэтому, когда Динго, выбрав самое огромное и злонравное животное во всей конюшне, спокойно проследовал за ним и его компанией, он был сильно удивлен и обескуражен. С тех пор он уже не требовал, чтобы Динго его сопровождал, а тот начал захаживать на конюшню сам.
Солнце вылезло на небо - дымка рассеивалась на глазах. Вдали за полем слышался шум голосов - видимо, компания Сесили ехала назад. Динго побыстрее пересек его, дошел до кромки леса и шагнул в чащу, скрывающую его от солнечного света и посторонних глаз.
В лесу было прохладнее, чем на выжженном южным солнцем поле. Динго никогда не любил погожих дней - ему казалось, что его уродство на солнце еще очевиднее, и уже не скроешься в тени, особенно если ее нет. Здесь, в лесу, царила вечная мгла. Чаща была словно очерчена от всего остального невидимым барьером, как стенкой аквариума, за которой плескался прозрачный зеленоватый полумрак, оттеняющийся лишь редкими крапинками солнечных лучей, пробившихся сквозь сплетение крон деревьев. Солнечные зайчики там и здесь робко ложились на узловатые, изъеденные какими-то жуками корни, скользили по моховым кочкам и, казалось, только подчеркивали нерушимость царствия лесной мглы.