Гвен поняла по его голосу, что Динго, видимо, сильно пьян. В таком состоянии она его еще не видела. Она вообще редко видела нетрезвых мужчин - все разы можно было пересчитать по пальцам одной руки. Отец (покойный отец - опять не помнишь, что он умер, а ведь он умер!) пил вообще очень немного, по сути своей он был аскет, и всякое излишество ему претило. Она помнила, как брат пару раз являлся домой нетрезвым, но Гвен к тому времени уже лежала в кровати и лишь слышала неразборчивое бормотание Дерека в холле, встревоженный разговор родителей и неуверенные шаги брата по коридору к его спальне. С утра после таких случаев Дереку было, как правило, дурно, - он по часу сидел в ванной, а когда выбирался оттуда, вид у него бывал весьма бледный, помятый и смущенный.
Самым ярким персонажем, связанным в ее мозгу с подпитием, был дядя Марк. Когда он гостил у них, на столе всегда появлялось вино - а больше всех им угощался именно Марк. С каждым бокалом он становился все краснее, громче и болтливее, рассказывал дурацкие скабрезные истории, сам им веселился больше всех, шутил над отцом, иногда даже пел. Однажды вечером после подобного застолья Гвен мышкой прокралась в гостиную - забрать забытый рюкзак - и с удивлением обнаружила Марка сидящим в одиночестве перед столом и неотрывным взглядом остекленевших, невидящих глаз смотрящим на догорающую в глиняной плошке свечу. Гвен он, кажется, вообще не заметил.
Динго вел себя иначе. Он не шатался, не веселился, не смущался, не пел. Внешне его состояние никак не проявлялось, кроме, пожалуй, нетипично остановившегося взгляда. Обычно он вообще не смотрел на Гвен так подолгу - отводил глаза. А теперь нет. Пока Гвендолин прокручивала в голове все эти мысли, пытаясь найти верное решение и правильную манеру поведения в такой ситуации, он все взирал на нее, как удав на кролика, прищурив один глаз.
Гвен решилась еще на одну попытку.
- Я вас ждала, м-мм... хотела поговорить...
- Хотела поговорить? Ну давай. Поговорим. Хотя, может, и не стоит? Все мои разговоры сегодня кончаются печально. Но если ты настаиваешь...
Он странно растягивал слова. Гвен не знала, настаивает она или нет. От его слов разило таким холодом и горечью, что Гвендолин, судорожно восстановив в голове свои последние размышления на тему, подумала, что, видимо, она права, и ему после этой истории в лесу вообще не хочется иметь с ней дела. Ну и к дьяволу его тогда! Сама как-нибудь справится. Гвен, придав лицу соответствующее выражение оскорбленной невинности, сказала:
- Нет, если вам не хочется со мной говорить, я отлично могу понять. Я совершенно не настаиваю. У вас сегодня выходной, и вы совершенно не обязаны меня выслушивать. В конце концов, я справлялась со своими проблемами и до встречи с вами. Прошу меня извинить за то, что задержала вас. Спокойной ночи...
Теперь стоило, высоко подняв голову, с достоинством уйти. Беда в том, что она была босая - как тут уйдешь с достоинством, когда на одной ноге надет башмак, а на другой - нет? А еще Гвен, как и раньше, боялась идти к себе в номер. Момент выхода со сцены был безвозвратно упущен. Она вынуждена была сесть на диван и нормально обуться, помогая себе руками.
Динго медленно обошел вокруг дивана, на котором она сидела, и грузно приземлился наискось от нее. На Гвен пахнуло тяжелым запахом спирта вперемешку со знакомым уже табачным. Динго поставил на пол возле себя большую винную бутылку, практически полную, откинулся на спинку дивана и опять воззрился на нее этим странным немигающим взглядом.
- Твои проблемы... Да, с этим у тебя все в порядке... И ты права: я не обязан. И все же вожусь с тобой, как с полудохлым цыпленком. Старик был тоже прав: весь выходной - коту под хвост... А завтра с утра - труба зовет! - все сначала...
Сравнения с полудохлым цыпленком Гвен не выдержала. Какое счастье, что хоть стойка администратора сейчас пустует... Она вскочила, как ошпаренная, метнула на Динго уничижительный взгляд через плечо и рванула на улицу. Она шла так стремительно, что двери не успели открыться, и ей пришлось перед ними затормозить. Когда они все же разошлись, Гвен вылетела наружу.
Закат догорел окончательно, и небо было печального, насыщенного лилово-синего, глубокого цвета. Лишь у горизонта, там, где шумело море, еще лежала бледным газовым шарфом серебряная полоса. Гвен зло плюхнулась на цветочный горшок. Так ее видно этому негодяю - сейчас Гвендолин его просто ненавидела - но другого места для сидения просто не было. Она уставилась в небо, наблюдая, как тихо гаснет, растворяется в темной воде серебро отголоска заката. Наконец полоса совсем утонула, и синий горизонт слился с чернеющей водой. Последние стрижи, летающие над водой с резкими криками, спешили домой.