Телохранитель носил звучное имя Гэйвен, но Рой за глаза, а иной раз и в лицо называл его именем еще более звучным: «мой домашний Динго». Однажды во время вечернего конвоирования Гвен осмелилась раскрыть рот и спросить, как он относится к подобному прозвищу. Телохранитель ответствовал на диво спокойно, что лучше животные, чем люди, что нет ничего на свете гаже и подлей людей. Посему кличка Динго для него ничуть не оскорбительна.
Вдруг он остановился. «Смотри сюда, цыплёнок. Ты думаешь, это звери сделали? - и он откинул волосы от лица. - Люди. Такое только от людей и получишь. Что, красиво? Не опускай глазки долу, смотри, на что способны люди...» И Гвен смотрела. Открыв рот, чувствуя, как по спине струйкой течет холодный пот, кляня себя за дурость и болтливость. «Лишь бы пронесло».
И такого человека тетка наняла охранять звездного мальчика Роя? Да от него самого надо охраняться.
На следующий день Гвен попыталась промямлить свои измышления Рою и отказаться от вечернего провожания. Брат заржал и сообщил матери, что Динго напугал Гвен. Тетка снисходительно пояснила смущенной Гвендолин, что злость такого человека, взятая под контроль деньгами, способна удержать других, ему подобных, от покушений на Роя. «Пойми, дорогая, что зависть и злость кругом безграничны. Кто-то должен оберегать нас. А этот человек свое дело знает...» - улыбнулась тетка.
Рой как-то по пьяни, когда матери не было дома (уехала с визитом к местному «бонзе», прихватив с собой и Динго), сообщил с гаденьким блеском в глазах: «Да она его еще и не только так использует». Гвен внутренне содрогнулась, поняв намек, но углубляться в тему не стала. С одной стороны, было нехорошо о таком говорить, а с другой - не хотелось доставлять удовольствие Рою и выдавать свои чувства, показывая, что она ему поверила. Гвендолин стала внимательнее вести свои наблюдения и делала соответствующие выводы, увы, отчасти подтверждающие намек Роя. Тетка ее ровно и свысока общалась с любой прислугой, будь то шофер, гувернантка или телохранитель, но в ее указаниях Динго порой скользило что-то совершенно инородное. Использовать, но по-другому.
Вблизи этого семейства начинали приоткрываться премерзкие тайны, про которые знать-то не надо, взгляды, которые хочется «развидеть», речи, которые хочется забыть. Упорядоченный, внешне благополучный мир состоятельного семейства в приближении оказался странной буффонадой, разыгрывающейся на фоне стильных декораций. И Гвен не было тут места, и не было ни сил, ни желания это место себе завоевывать.
Поехать на такого рода каникулы была, конечно, идея тетки Сесили и дяди Марка, а мать робко предложила это старшей дочери. Гвен, для порядка с денек поразмыслив, решила, что маме нужен отдых. В душе обе они понимали, что мать так и не оправилась после внезапной смерти отца, которая произошла около года назад, когда он уехал в столицу по делам. Все проблемы, что новоиспеченная глава семьи взвалила на себя после этого, вся работа, которую она выискивала, что дома, что вне дома, были нужны не только для того, чтобы удержать на плаву обширный семейный бюджет, но и служили матери нишей, в которую та могла спрятаться от жестокой правды. Внешне спокойная, сосредоточенная на своем внутреннем мирке Гвендолин в свои семнадцать не способна была правильно поддержать маму и попросту боялась, что если они вдвоем начнут говорить об этом, то утонут в слезах или умрут от обезвоживания, не в силах остановиться.
Поездка на море на встречу с теткой и ее семейством стала и для Гвен своеобразным побегом - от молчания, висящего как топор в комнатах, где прежде они счастливо обитали всемером, а теперь остались вдвоем. Ее брат-близнец Дерек был в университете на другом конце света и жил своей жизнью. Несмотря на то, что родились они вместе, с разницей в полчаса, школу он закончил на год раньше и уже успел поступить в колледж - сама Гвен крайне удачно умудрилась сломать себе ногу, спрыгнув с елки, растущей во дворе - как раз за три дня до начала первого класса - и лишний год просидела дома. Троих младших детей забрала на время семья другой тетки - сестры отца. А с матерью осталась Гвендолин под предлогом желания закончить школу, в душе боясь, что мать может не выдержать одиночества. Позднее Гвен начала понимать, что, возможно, ее нежелание покидать мать было ошибкой. Отчасти ее присутствие и желание хотя бы внешне соблюдать прежние ритуалы и привело к тому, что пока толком не осознавшая своего вдовства Кларисса Грамайл продолжала цепляться за обломки семьи, по сути уже переставшей существовать. Этот факт нужно было принять, пропустить через себя и жить дальше, как матери, так и самой Гвен.