И вот, в неосознанном желании сбежать от всего этого немыслимого клубка переживаний и недоговорённостей, Гвендолин собрала рюкзак (мать поджала губы, увидев это) и старый отцовский Samsonite, который он брал в дальние поездки, и уехала. Улетела на море, чтобы встретиться с незнакомой прежде теткой и неведомыми братьями и сестрой. В конце концов ей, наверное, тоже нужен был отдых.
Брат, эстрадный певчик, в свои восемнадцать за недолгий срок своей звездной карьеры успел влюбить в себя половину страны и теперь купался в лучах славы на берегу моря в курортном городке, что его мать выбрала базой для его «приморских гастролей». Пару раз в неделю он на лимузине (вызывающем у Гвен странное чувство неадекватности пространства) ездил на разные курортные базы и давал запланированные концерты. Временами это были выступления в узком элитарном кругу, вроде частных клубов, и пару раз в местных залах или общественных центрах. Влюбленные девочки находились всегда и во всех кругах, - от низов до верхов залы были переполнены: все же какая-никакая, а столичная знаменитость посетила, такое тут случалось не каждый день. Так что суммы, на которые рассчитывала тетя (Гвендолин краем уха слышала ее «деловые» разговоры с организаторами), были собраны и даже с лихвой.
Не занятое работой время Рой проводил с семьей или с разными приятелями из местной элиты. Эти набегали как тараканы, отчасти, чтобы погреться в лучах чужой славы, отчасти - себя показать, и, к слову, некоторые из местных были куда менее испорчены, чем Рой. С кем-то из них Гвен порой разговаривала, за другими наблюдала и пришла к выводу, что хуже кузена трудно было себе кого-то представить.
Отец семейства остался в столице: дела не давали ему возможности отлучиться и отдохнуть с семьей. Так, по крайней мере, сказала тетка. Рой пренебрежительно фыркнул на вопрос кузины о том, неужели и вправду дела так неотложны, что отец не может вырваться к семье хотя бы на несколько дней. «Ага, занят он, ну да. Кабаки и бабы. Бабы и кабаки. Так, по-хорошему, мы от него отдыхаем». Гвендолин благоразумно промолчала в ответ: за любые намеки на критику в адрес своего семейства Рой мог и взвиться, несмотря на то, что сам допускал крайне непочтительные замечания, и с большим удовольствием. Но что позволено Юпитеру, не позволено быку. В своих собственных глазах Рой, бесспорно, видел себя Юпитером, а уж какое место в иерархии отводилось Гвен, было страшно себе представить.
Гвендолин хорошо помнила мужа тетки, толстяка-жизнелюба, периодически наведывавшегося в гости к отцу, с которым они были старыми друзьями. Дядя вносил в их дом приятную суматоху и непривычный шум, подтрунивая над девочками и травя часто неприличные байки о далекой молодости, во время которой, судя по повествованиям, они с отцом неплохо повеселились. Мать поджимала губы от этих россказней, а сама Гвен ничего против дяди не имела, если только он не дышал на нее неистребимым перегаром.
Сейчас, пожалуй, ей было бы даже приятно с ним повидаться. Впрочем, на похороны отца он не прилетел, и по разговорам матери с другими родственниками Гвендолин поняла, что страшная и неожиданная новость вогнала его в тяжелейший и долгий запой. После он звонил матери, говорил с ней долго, то разражаясь проклятьями и сетуя, то обещая любую поддержку, только стоит ему намекнуть - и все будет. С тех пор вестей от него не было, - до этого приглашения для Гвен на море - но от кого оно последовало, было все так же непонятно. Хотя Гвендолин все больше казалось, что ее визит был инициирован теткой, и оставалось лишь гадать, что за мотивы заставили ее это сделать. В любом случае, в сложившейся ситуации друзей у нее здесь не было.
Похоже, с наименьшей враждебностью к Гвен относился изуродованный телохранитель. Бонна младших детей шпыняла ее, чувствуя скрытую неприязнь хозяйки к племяннице, а ее подопечные, хоть и не походившие по характеру на «звездного» братца, были милы, но погоды не делали. Вот и оставалось сидеть в позе лотоса и ждать, когда же пройдет эта напасть. Если вообще пройдет. Подсознательно Гвендолин чувствовала, что вся эта затея с отпуском нужна для того, чтобы семейство тетки с ней познакомилось и, возможно, впоследствии взяло ее к себе. Было ли это «благотворительностью» со стороны этой семьи или тайным сговором с матерью - неизвестно, но в любом случае радости от такого предположения Гвен не было никакой. Были досада, горечь, унизительное ощущение зависимости и несвободы.
На долю Гвендолин приходилась часть наследства от отца: его капитал и вложения были в руках посредников, управлялись адвокатами и ждали своего часа - момента, когда дети войдут в возраст и приобретут профессию. Таковы были условия завещания. Так что кажущаяся «благотворительность» могла быть обычной ширмой, прикрывающей корысть. Все это было до тошноты противно, думать об этом не хотелось. Но до решения вопросов подобного рода была еще уйма времени...