- Сама иди туда! Это моя кровать, что хочу, то и делаю!
- Да, но комната-то общая! Смотри, я ночью возьму мамины швейные ножницы и отрежу эту твою рыжую змею. Сама же спасибо скажешь!
- Ты что, сошла совсем уже с ума! Только посмей! Я сейчас пойду и скажу папе!
Брайди замолкала. Отец, хоть и никогда не говорил этого напрямую, очень гордился красивыми дочкиными волосами, и это понимала даже младшая дочка-бунтарка. Когда Гвен сломала себе руку в пять лет, часто после душа, с которым ей помогала мама, именно отец заплетал ей еще маленькие тогда косички, рассказывая истории о рыжеволосых древесных феях, что живут в зачарованных лесах и пляшут по ночам со светлячками, и о принцессе, у которой были такие длинные кудри, что она могла спустить их из башни, чтобы прекрасный принц забрался к ней и спас ее.
- Папа, но это же больно! Если дергают за волосы - больно! Как же он карабкался, тот принц? Принцесса, наверное, жутко кричала. Это был злой принц?
- У нее были волшебные волосы. Если кто-то, любящий ее всем сердцем, прикасался к ее косам - ей не было больно. Так она могла узнать, настоящая ли это любовь... Принц любил ее по-настоящему, всей душой, он был добр и честен... И поэтому, когда он залез в башню, держась за ее волосы...
- Это было самое настоящее волшебство, да, пап?
- Самое настоящее. Когда он залез в башню, у принцессы не выпало ни единого волоска, и ей не было больно. Ни капельки.
- Значит, это был настоящий принц, правильный. Прямо как ты. Когда ты заплетаешь мне волосы, мне ни чуточки не больно. Мама меня чаще дергает...
- Это потому что ты вертишься. Мама любит тебя так же сильно, как и я.
- И я вас с мамой люблю, папочка, очень-преочень. И принц убил чудище, что держало принцессу в башне, да? И потом они жили долго и счастливо, я знаю!
- Если ты знаешь, то зачем я рассказываю? Тогда сама давай.
- Нет, я хочу, чтобы ты.
- Хорошо, только не вертись так. Он убил чудище. И они жили долго и счастливо до конца времен.
- Как мы?
- Конечно. Как мы...
- Папа, послушай, а принц был красивый, да?
- Он был отважен и смел, нежен и заботлив. Для принца это самое главное...
Это воспоминание в памяти Гвен было одним из самых четких эпизодов, связанных с детством. Она словно видела себя со стороны, как в кино: зеленоватый свет лампы, падающий на одеяло, маленькая девочка в синей ночной рубашке, сидящая рядом с отцом, который старательно заплетает ей косички - может, чуть неуклюже, но очень бережно.
Он всегда завязывал ей косички резиночками двух разных цветов - никогда не брал одинаковые, в отличие от мамы, которая во всем любила порядок и симметрию. Когда отец приносил из ванной щетку и резинки, одну он давал Гвен сразу, а другую зажимал в кулаке за спиной, и Гвендолин угадывала, что за цвет спрятался в большой отцовской ладони на этот раз. Если ей удавалось угадать, отец подкидывал дочку к потолку, пока не видела мама. Гвен очень смешила эта их тайная традиция- она заливалась хохотом каждый раз, когда папа завязывал ей косички, а он дергал ее за них, разлохмачивая косы и пуская насмарку тщательно проделанную им ювелирную работу.
Когда отца не стало, она не могла больше видеть эти косы в зеркале. Кому теперь есть дело до ее волос? Вся жизнь катилась под откос - какое вообще значение могут иметь космы? И она обрезала их - безжалостно, а потом рыдала два часа, пока не вернулась с работы мать и не нашла ее на полу над блестящей горсткой ее прежней гордости...
«Что это была за сказка, папа?» В настоящих сказках папы не падают на переходе, хватаясь за сердце, - они всегда возвращаются домой, где их ждут, садятся у камина и смеются, и хмурятся, пока домашние рассказывают о том, как тут шла жизнь, пока глава семьи отлучался по скучным, но необходимым, как у всех пап, делам. Отцам не выбирают страшный холодный ящик - в котором им придется лежать вечно, пока их не успевшие повзрослеть дети оступаются, находят и теряют себя снова и снова. Не может такого быть, чтобы тот самый папа, что криво заплетает косички и никогда не выбирает резиночки одного цвета, лежал в этой белой нелепой, похожей на куклину, коробке, засыпанной розами, на которые у отца всегда была аллергия, - и прикоснуться к нему было страшно, потому что все, что было папой, ушло - осталась только стынущая плоть. «Ведь мы все должны были жить долго и счастливо, ты помнишь, папа? До скончания времен. Мы в какой-то другой сказке - страшной и жестокой, где нельзя ошибаться, где, чем больше ты стараешься, тем больнее тебя бьют. В таких сказках не бывает отважных, смелых, храбрых и заботливых принцев, в ней есть место только для чудовищ - и надо стать чудовищем для того, чтобы выжить... Знал ли ты обо всем об этом? Если да, то зачем ты меня обманул? Значит, и нет никакого настоящего волшебства, принцессы визжат от боли, пока принцы карабкаются по их золотым спутанным кудрям к окну башни - и выдранные с корнем, окровавленные волосы, падая вниз, чертят на лицах принцев причудливые узоры. Поэтому я отрезала волосы, папа. Я больше не верю ни в принцев, ни в волшебство...»