А пока - вот она тут, в море, в трусах стоит, красная как помидор. Гвен чувствовала, как от мысли о том, что ее купание наблюдал здоровенный, страшенный мужик, горит влажное лицо, и даже ветерок был не в силах его охладить. А она даже не знает, когда он уйдет с берега (если вообще уйдет) и не сделает ли он чего. А если вдруг захочет сделать, то нет человека на земле, что смог бы за нее заступиться.
К тому же, единственным в этом доме, кто за нее вообще заступался, был именно он, Динго. Он не дал одним приятным вечерком обкуренному Рою прижечь ей плечо окурком самокрутки. Дотащил ее до гостиницы в тот единственный раз, когда она напилась с компанией кузена.
На следующий день после сабантуя тетка обдала ее презрением и намекнула, что отошлет ее домой, если она будет так дурно себя вести и - о, боги! - совращать Роя с пути истинного. Гвен напоила компания избранных «золотых дружков» Роя и, дойдя до кондиции, эти товарищи всерьез собрались «проверить все ее плоскости» и «так ли рыже у нее в трусах» - это она смутно помнила.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, не оставь тетка тогда телохранителя дома. Сама Сесили ушла на благотворительный вечер местных пожилых дам-попечительниц. Этот выход в свет показался ей неопасным, и она взяла с собой младших детей, гувернантку и шофера. Телохранитель Динго остался дома.
«С такой рожей нельзя к благотворительницам, - люди тебя увидят и расхотят жертвовать деньги... - прокомментировал Рой. - Разве только что жалость поборет отвращение». Динго никак не отреагировал на это заявление, а Гвен стало мучительно стыдно такое слушать, - она не знала, какое надо в таких случаях делать лицо и как себя вести. Защищать Динго было глупо, но при его общей брутальности Гвендолин почему-то он казался странно уязвимым. Тем паче, ответить он не мог, не потеряв при этом место. Где же она, граница терпения, силой удерживаемая доводами рассудка и расчетом?
Воспользовавшись отсутствием матери, Рой обзвонил приятелей и организовал оргию на пляже. Обстановку слегка подпортило то, что обещавшиеся девочки не пришли, а новых выискивать было поздно, поэтому взоры мальчишек обратились на Гвен. Поначалу все шло гладко, и глупенькая Гвендолин не заподозрила подвоха. Пить она не умела, делала это крайне редко. Впрочем, одно дело было распить бутылку вина за шоколадкой в компании подружек, а совсем другое - пить крепкое, пить быстро и почти не закусывая. Едой Рой не озаботился - ему важно было догнаться, иначе было слишком скучно и чинно, как на званых вечерах в стиле Сесили. Хотелось шума, хотелось запрещенного, неизведанного прежде, с каждой рюмкой барьеры недозволенности кренились все больше, пока вовсе не рухнули.
С того момента атмосфера начала накаляться, и Гвен, пьяненькая, уже с трудом понимающая диспозицию, но все же, как животное, издалека чующее грозу, смутно ощутила, что шутки и намеки приобретают иной характер и становятся все менее завуалированными. На нее одну приходилось восемь дошедших до соответствующей кондиции мальчишек... уже не мальчишек, в общем-то, а юношей, здоровых и высоких. И все они, как один, были пьяны, обкурены, а глумление над ее фигурой и повадками, идущее, по большей части, от Роя, распаляло их еще больше. Кузен уже накушался и ему хотелось зрелищ. Потом Гвен пришло в голову, что он и не стал бы участвовать в чем бы то ни было. Ему больше нравилась роль демиурга, кукловода, - нравилось вершить мерзости чужими руками и наблюдать за этим.
Как-то на прогулке эти же товарищи поймали бродячую собаку и, подманив ее, запинали до смерти. Но Рой не участвовал. И тогда, и потом он лишь смотрел и подначивал, пачкаться ему претило.
Только теперь собакой была она. Бежать было некуда: впереди пустой дом, отрезанный столом и компанией, - прислуга на ночь уходила - позади море. Только плыть в темноту. Она тогда почти решилась, почти выбрала море. Лучше уж в соленую тьму, как там в песне пелось «Лучше лежать во мгле. В синей прохладной мгле. Чем мучиться на суровой, Жестокой проклятой земле...» Да, это было лучше, чем смотреть в эти оскалившиеся рожи, ползущие к ней кошмарными видениями из детских страшных снов.
Гвен уже пятилась к воде, когда вдруг ее подхватила и потащила с берега неведомая сила, непонятно откуда взявшаяся, - по кустам, мимо дома и на дорогу. Силой оказался Динго, смоливший свои бесконечные сигареты на задней веранде, во тьме, и заметивший, что детские развлечения переходят допустимые границы.