Он проснулся от смутного ощущения, что что-то не так. Инстинкты редко его подводили. И правда: там, в темноте, где-то страшно далеко - и страшно близко - безнадежно и жалко всхлипывал ребенок.
Какой еще ребенок? Где он находится, все черти ада? Это Гвеннол, вот кто.
В две секунды он был у ее кровати. Девочка билась в длинной простыне, как запутавшийся в силках зверек. Он легонько тряхнул ее за плечи, сажая в кровати. Ее тяжелая голова упала к нему на грудь. Плечи сотрясались рыданиями...
- Тихо, ты тут всех перебудишь! Это только сон...
- Нет, нет, не надо, не трогайте, я не хочу! Я больше не хожу в юбках!
Она вцепилась ему в шею тонкими ледяным пальцами. Гэйвен осторожно притянул ее худенькое тело к себе. Гвен горела, словно ее лихорадило, а рубашка вся вспотела.
- Не уходи! Они вернутся!
- Кто? Кто вернется?
- Ты не понимаешь! - звонким шепотом произнесла она, прислонившись мокрым горячим лбом к его шее. - Они. Они поднимали мне юбку ракетками! Но я больше не ношу юбку, я же обещала! Ты слышишь меня, я обещала!
Она отстранилась и стукнула его по плечу кулачком. При слабом свете ночника Гэйвен с ужасом заметил, что глаза у нее открыты - крыжовенная зелень почти исчезла, зрачки так расширились, что глаза Гвен казались черными.
- Я обещала. Но я все время просыпаюсь... - выдохнула она. - А времени мало, его мало... Я больше не стану спать...
- Нет, станешь. Прямо сейчас. - Он обнял ее, уже не думая о своих опасениях. Сейчас никто в мире не смог бы отволочь его от этой дрожащей, как потерявшийся олененок девочки. - Это просто кошмар. А ты уже проснулась. Никого нет. Только ты и я. Никого в этом мире. Никаких ракеток. Спи. У тебя все время этого мира... Спи... А я буду тут.
- И оно стоит того? - пробормотала Гвеннол сонным голосом.
Она расслабилась, руки сползли вниз, но, когда Гэйвен попытался переложить ее на подушку, Гвен вдруг, всхлипнув, обняла его холодной рукой за талию, положив щеку ему на колени. Тогда он подвинулся к ней ближе и так, откинувшись на подголовник кровати, просидел до рассвета.
И не было в те три часа на этом свете человека несчастнее и счастливее Гэйвена Ван Вестинга...
14. Гвен
Руки Полины, как забытая песня под упорной иглой.
Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над ее головой.
Сонные глаза ждут того, кто войдет и зажжет в них свет.
Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.
И все эти годы я слышу, как колышется грудь.
И от ее дыханья в окнах запотело стекло.
И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.
В ее хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.
Я знаю тех, кто дождется, и тех, кто, не дождавшись, умрет.
Hо и с теми, и с другими одинаково скучно идти.
Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет
Того, что никогда не сможет произойти.
Пальцы Полины, словно свечи в канделябрах ночей,
Слезы Полины превратились в бесконечный ручей,
В комнате Полины на пороге нерешительно мнется рассвет,
Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.
И все эти годы я слышу, как колышется грудь.
И от ее дыханья в окнах запотело стекло.
И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.
В ее хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.
Наутилус Помпилиус. «Утро Полины»
Гвен не хотелось просыпаться. Солнечный луч пробивался сквозь сомкнутые веки, окрашивая смутные обрывки предутренних снов в оранжевый. Почему-то саднило в горле, словно она долго кричала или плакала. Очень хотелось пить. Гвен лениво подумала - может, на тумбочке есть бутылка с водой? Она не обратила на это внимания с вечера. Кажется, она не помнила, как и где заснула...
Эта мысль разбудила ее. Как, опять? Это уже начинает превращаться в традицию. Гвен вытянула правую руку из-под одеяла и осторожно, чтобы не разбудить надоевшую боль в боку, на ощупь попыталась определить наличие воды на тумбочке. Так, это телефон... часы... а это, кажется, то, что она искала... Мысленно благодаря за такую милость небеса, Гвен утащила бутылку к себе под одеяло, осторожно отвинтила крышку и, привстав на подушке, все еще не открывая глаз, глотнула...
Боже, как же хорошо... Вода была слаще любого нектара. Гвен всегда любила пить воду, чистую, без примесей, - не сок, не всякие там продукты химического производства страшного цвета и немыслимых вкусов, а именно воду - без газа, холодную, как февральская сосулька, сорванная с обледенелой крыши втайне от мамы и тут же расхрумканная ноющими от холода зубами, тающая во рту привкусом приближающейся весны.
Гвен машинально отметила про себя - надо позвонить маме. Она продолжала глотать прохладную воду, с недовольством размышляя над тем, что горло почему-то саднило с каждым глотком все больше... И нос какой-то был неприятный. Боги, она что, простудилась? Похоже, это было именно так.